Паладинские байки - страница 54
Робертино разворотил часть доспеха, и кобольд захромал. Воодушевленные паладины переключились на руки кобольда.
Махать здоровенными молотом и топором было нелегко, и паладины только порадовались, что наставники их безжалостно гоняли, заставляя в том числе и бить молотами по колодам и мешкам с пенькой.
Кобольд яростно сопротивлялся, страшно визжал и грохотал, выплескивал на паладинов магические удары, но пока что защита работала, и Оливио с Робертино вовсю лупили по доспеху топором и молотом, не заморачиваясь на заклятия, валившиеся на них, как каштаны по осени. А двуручником махать кобольду в этом коридоре оказалось несподручно: здесь были низкие потолочные своды с арками и колоннами-контрфорсами, выступающими на целый фут. Не то что в широком центральном коридоре, где на них кобольд и выбежал – потому-то Робертино именно сюда и помчался, когда стало понятно, что прямо на месте встречи еще и от меча надо уворачиваться. Так что здесь паладины могли сосредоточиться на разламывании доспехов, не обращая особого внимания на здоровенный страшный двуручник.
Вскоре им удалось расковырять крепления лат кобольда на руках, и двуручник вывалился на пол, а после него в глубину коридора улетели и остатки латных перчаток. Из дыр заструилось синее сияние, и кобольд сменил тактику. Теперь он пытался прижать паладинов к стене и задавить. Но коридор был достаточно широк, чтобы паладины могли с успехом уворачиваться, так что у кобольда получалось плохо. Другое дело, что оба паладина уже начали уставать, а ноги доспеха все никак не удавалось разломать. Наконец, Робертино удалось особенно сильным ударом раскроить поножи и обрубить одну ногу. Кобольд завалился на бок, чем Оливио и воспользовался, всадив клевец в его бедро и, поднатужившись, рванул. Клюв молота со скрежетом выдернул кусок металла, и паладин, перевернув молот, саданул по латам тупой стороной, сплющивая их. Полетели искры, кобольд завыл еще противнее, хотя до того казалось, что противнее просто некуда.
Робертино рубанул по остатку правой руки доспеха и наконец отделил ее от тулова. Тулово, закованное в самые толстые латы, закрутилось на месте, грохоча и воя. Не в силах больше терпеть этот кошмарный вой, Оливио тупой стороной клевца врезал по забралу шлема, проминая его внутрь:
– Заткнись же ты наконец!
– Пока мы его не расковыряем окончательно, он не заткнется, – тяжело дыша, сказал Робертино. – Или пока не утихомирим. А ну, лупи его, я сейчас!
И паладин, всадив в панцирь топор и оставив там, метнулся обратно на оружейный склад. Оливио долбанул молотом по панцирю, потом замахнулся еще раз, перевернув молот острием вниз, и пригвоздил плечо к полу. Тут вернулся Робертино с гномским панцерштекером, размахнулся, держа его за рукоять обеими руками, и всадил в панцирь, вкладывая в удар всю свою силу, причем не только физическую.
Еще пока он держал его над головой, панцерштекер начал разгораться, будто его сунули в горн, а когда Робертино опустил его, пробивая панцирь, то четырехгранный клинок вовсю полыхал белым, словно раскаленный металл. Из дыры в панцире вырвалась синяя вспышка, и Робертино отбросило назад, он упал на задницу и проехался по полу, а кобольд дико взвизгнул, дернулся, а затем тоненько заскулил. Синее свечение начало гаснуть, а скулеж – затихать. И через полминуты на полу валялась только куча раскуроченного металла. Оливио вытер пот со лба:
– Вроде бы ты его прибил.
– Мы прибили, – поправил его Робертино, вставая и потирая отбитую задницу. – Ну, полагаю, к крысе в подвале мы можем добавить кобольда. Лишь бы тетушка Аглая не забыла отписать это в своем письме с благодарностями, а то, чего доброго, Кавалли и Манзони нам еще не поверят, что мы кобольда в доспехе уделали.
Он подошел к обломкам, попинал их ногой. Оливио глубоко вдохнул, призвал круг света на себя, Робертино и весь этот кусок коридора. После того, как схлынул белый свет, стало как-то даже легче дышать. Оливио поднял молот:
– Вроде бы все его заклятия смыло. Как думаешь?
– Само собой. Ты молодец. У меня уже сил ни на что не оставалось, – Робертино выдернул из остатков доспехов панцерштекер и топор, поплелся в кладовку и пристроил их обратно на стойку, с которой снял. Оливио туда же отнес молот, а потом они вернулись к куче обломков:
– Слушай, как думаешь – оставить их тут, или все сгрести в кладовку? – задумался Оливио. Робертино только рукой махнул:
– Пусть валяются. Если что, хоть будет что показать тетушке Аглае. Пойдем лучше отдохнем, нам еще ночью магов крови ловить…
– А следы к тому времени не погаснут? – Оливио и сам не хотел сейчас ничего, кроме как упасть на лавку, накрыться одеялом и проспать хотя бы два-три часа.
– Не знаю. Вот и проверим, – Робертино запер оружейную комнату и поплелся через большой зал к отведенной им келье. Оливио пошел за ним. Ему стало холодно: сильно вспотел во время битвы с кобольдом, мундир аж промок на спине.
В келье они скинули мундиры и рубашки, и развесили их у камина, потом сняли сапоги и завалились на матрасы. Робертино нагреб на себя все одеяла, какие на его лавке валялись:
– Дева, благослови сестру Хосефину за то, что она принесла нам по четыре одеяла!!!
Оливио тоже закутался с головой:
– Ох я и устал. Да мы на плацу так не вкалывали, как с этим кобольдом!!! Не проспать бы теперь…
– Не проспим, – зевнул Робертино. – К вечерне тут такой трезвон будет, что мы даже в подземельях услышим. Мы к обедне-то не слышали только из-за кобольда. Но теперь-то кобольда, хе, нет…
И он заснул, даже помолиться не успел. Оливио попытался возблагодарить Деву за помощь, но и сам заснул, едва голова подушки коснулась.
