Старшая правнучка - страница 91
– Как же войти внутрь? Дверь имеется, но, похоже, заперта.
Они обошли вокруг дома и обнаружили еще два входа – бывший черный и дверь, выходящую в сад, тоже бывший. Выяснилось также, что внизу окна застеклены, выбиты лишь некоторые на втором этаже. А все двери заперты,, так что проникнуть в дом можно было, лишь выбив стекло или взломав дверь.
– Словно и впрямь Польдик постарался, – пробормотала Агнешка.
– А как его звали по-настоящему? Это кличка или уменьшительное имя?
– Погоди, дай вспомнить.
И вспомнила. В хозяйственных книгах панны Доминики всегда аккуратно записывались нанятые в дом слуги. В 1877 году в буфетные мальчики был принят некий Аполлоний Кшепа из Домбрувки, круглый сирота, сын уже покойного слуги ясновельможной пани. Кроме пропитания, одежды и крыши над головой Аполлонию были назначены еще целых два рубля в год. Единственный раз проскользнула в записках панны Доминики фамилия Польдика, но у Агнешки была хорошая память.
– Аполлонием Кшепой его звали, я точно вспомнила. Так никогда и не женился, но дети наверняка остались, потому что бабником был страшным и многие из окрестных баб и девок оказывались с неожиданной прибылью. А кроме того, он присматривал за прислугой и обучал молодое поколение.
– Откуда тебе это известно? – со смехом поинтересовался Томаш.
– Из дневников и хозяйственных записей прошлого века. Чудом до сих пор сохранились.
– Может, и из детей твоего Польдика тоже кто сохранился? Пойдем поспрашиваем.
– Постараемся отловить людей постарше, может, кто-нибудь что и помнит. Не дети они его, а вот внуками могли бы быть.
Через заросли лопухов и крапивы они продрались к ближайшей хате, изображавшей из себя роскошную виллу времен процветания сельского населения. Жестяные крышки от пивных бутылок в цементном цоколе добросовестно блестели на солнце, торчащий над входной дверью балкончик украшала резная балюстрада. За домом просматривались в траве стеклянные стены и крыши теплиц, а перед домом сидела весьма пожилая особа в брюках и разбрасывала корм суетившимся курам и уткам.
Агнешка сочла особу подходящим для них объектом, и очень скоро выяснилось, что не ошиблась.
В ответ на расспросы приезжих особа, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся чуть ли не столетней, но очень энергичной и разговорчивой бабой, пренебрежительно махнула рукой.
– А, чего там, столько лет прошло, что уж теперь скрывать. Я как раз и буду дочкой Аполлония Кшепы. Мать мне призналась, когда тятя помер, он ничего не знал. Восемьдесят с гаком живу на белом свете, в отца пошла, Польдик до ста дожил, и все мы, его потомки, крепкие. Ну да! Не одна я ему родной дочерью прихожусь, много тут нас таких. А паненка что? По панне Доминике поместье наследует?
– Так вы знали панну Доминику? – обрадовалась Агнешка.
– Как не знать? Мне, чай, уже шестнадцать минуло, когда она преставилась, светлая ей память. Только в толк не возьму, как же это, она ведь девицей померла.
– Да нет, поместье мне переходит не от нее, а от пани Вежховской.
А, тогда понятно. Ясновельможную пани мне тоже доводилось видеть, правда всего два разочка. Как приезжала, так все сбегались на барыню поглядеть, уж больно хороши у нее платья были, да и с народом просто себя держала, хотя и важная барыня. Уже немолодой в ту пору была, больше я о ней наслышана, да и отец мой настоящий о ней много чего рассказывал. Я в ту пору и не знала, что Польдик мой отец, а он знал, ясное дело, и очень заботливый ко мне был, приданое хорошее выделил, когда замуж выходила опосля той войны и еще до этой. Так паненка сюда воротится? Таперича такие времена настали, ну совсем как прежде были, и большевистский коммунизм закончился из пекла родом, так что б ему там на веки вечные оставаться, аминь.
Агнешку даже растрогало столь богоугодное пожелание. Вот, оказывается, и простой народ не любил коммунистов, да и кто их любил, кроме партийной верхушки? Правда, она сама не испытала их гнета на своей шкуре, только по рассказам знает, не довелось ей переживать переломный период, а вот теперь на наглядном примере как-то сразу очень хорошо уловила суть происшедших перемен. Теперешние порядки кажутся ей естественными, этой старой женщине тоже.
– Не знаю, перейдет ли мне поместье, – вздохнула она. – Ведь его у нас отобрали, бабушка мне рассказывала…
– Погодь, – перебила ее баба, – а кем паненке приходится ясновельможная пани Вежховская, законная владелица Блендова? Дочка ее сюда приезжала с двумя девочками, еще при жизни панны Доминики, так те девочки владелице внучками были…
– А я как раз прихожусь внучкой одной из тех внучек.
– А вторая внучка что?
– Умерла, еще в девушках, совсем молодой.
– В таком разе паненка… постой-ка…
Баба принялась считать на пальцах, кем доводится Агнешка ясновельможной пани.
Томаш в полном восторге слушал этот занимательный разговор, впервые в жизни столкнувшись с живой историей. И восхищался Агнешкой, сумевшей так просто найти общий язык с этим чуть ли не столетним историческим персонажем. Да и в разговоре с бабой сама Агнешка вдруг представилась ему девушкой тех давних времен.
Баба с Агнешкой совместно вычислили те самые три "пра" и перешли на современную тематику.
– Мой сын приглядывал за домом, – похвалилась баба. – Я ему велела, после того как папаша скончались, Польдик значит. Помирая, он всем нам наказывал барское добро по возможности блюсти, так я блюла. А сын мой партийный был, власть имел, абы кого не пущал, порушить дом не дозволил. Сын, значит, а опосля него и мой внук, он в сельском правлении важная шишка, от него зависит, кому продать, кому запретить. А я им обоим своим материнским проклятием пригрозила, отец мне довольно всего оставил, так лишу их имущества, коли ослушаются его воли. Они меня слушают, ведь миром деньги правят, ничего другого. Я грамотная, школу закончила, могу понять, какую силу нотариус имеет. А паненка – другое дело, тут все по закону, на прародительское наследие человек завсегда имеет право.
