Зеркало для героя - страница 24

     - Как вас зовут? - спросил Устинов.

     Ее звали Лариса. Было ей лет двадцать семь, двадцать восемь. Статная, с высокой грудью кареглазая хохлушка.

     "В Греции есть город Ларисса, - почему-то вспомнил он, - я когда-то был в Греции;  смешно,  но был,  а сейчас там гражданская война, на том покрытом знойной дымкой  острове Макронисе -  концлагерь;  белый  храм  Посейдона над Эгейским морем, делегация советской молодежи..."

     - Лариса, - повторил он. - Вы грушовская?

     - Что,  заметно?  -  со  сдержанным вызовом  ответила  она.  -  Боитесь грушовских? Вам из женского общежития больше нравятся?

     - Перец у вас есть?

     - В столовой нету, дома есть.

     Устинову, наверное, следовало сказать то, к чему подталкивала ее фраза, но  он  только улыбнулся.  Официантка еще  немного постояла и  ушла.  Он  не удержался, чтобы не поглядеть ей вслед.

     После еды он остался на месте.  Лариса прошла мимо соседнего стола,  не взглянула в его сторону: голова гордо поднята, на губах независимая усмешка.

     Идя по мокрой скользкой тропинке к общежитию,  Устинов представлял себя грушовским обывателем.  Вот он отпирает калитку,  вступает в свой двор,  где киснут  под  окном  последние георгины,  заходит  в  дом,  а  там  полосатые половики,  чистота,  скромность,  телевизор в  простенке...  Телевизор берем обратно, поторопились. Вместо телевизора - приемник "Восток-49".

     Добрался до общежития, мечтания кончились.

     Соседи, непутевые парни, Синегубов и Пивень, уставились на него.

     - Ты что мурлычешь, Кирюха?

     - Жалко мне вас, ребята, - ответил он и присел на кровать. - Пропадете. Общага родной матери не заменит.

     Когда-то  он провел небольшое исследование в  строительном тресте и  не забыл старых рабочих,  пришедших в город после войны из разоренных деревень. Они так и остались в том скудном времени, испытывая лишь растерянность перед переменами.  Им сопутствовали скрипучая жена,  выросшие в других условиях, а потому и чужие дети,  тяжелая работа,  поллитровка в день получки... Они как будто не  замечали,  что рядом с  ними есть не только окно телевизора,  но и общество образованных ярко  живущих людей,  где  высоко ценится человеческая жизнь.

     Устинов не стал рисовать серых картин будущего.  Синегубов и Пивень все равно бы  не  поверили,  что им нужно учиться в  вечерней школе,  что это их единственный шанс.  Михаил решил задать им тест о мальчике; представьте, что он стоит у окна и играет на скрипке, придумайте его прошлое и загадайте, что ждет его впереди.

     После  отнекиваний и  расспросов,  зачем  это  нужно,  Пивень  принялся рассказывать.  Жил-был мальчишка в шахтерском поселке,  держал пару голубей, мечтал стать летчиком или полярником.  Началась война,  отец ушел на  фронт. Пришли немцы.  Однажды зимой старший брат увидел, как пролетел наш самолет и выбросил листовки на голубой бумаге.  Он собрал в  поле эти листовки и  стал раскидывать по дворам. Но вечером его встретил полицай, отвел в комендатуру, потому что  уже  наступил комендантский час.  Там  нашли  у  него  несколько листовок. Арестовали и мальчика, и его мать, держали в тюрьме. Потом повезли к шахте целую машину людей.  Выводили по одному.  Раздавался крик,  и что-то падало в глубину.  Мальчик спрятался под брезентом за скамьей.  Старший брат тоже хотел притаиться рядом с ним,  но двоим там было тесно, и брат вздохнул и вылез...

     Здесь  Пивень замолчал,  его  лицо  с  ссадинами на  лбу  и  подбородке сморщилось в жалкой усмешке. Но он пересилил себя и продолжал рассказывать.

     Потом в кузов залез немец, поднял брезент, вытащил мальчика. И мальчика спихнули в ствол шахты. Он пролетел немного, ухватился за что-то блестящее и повис.  Это был стальной канат,  еще покрытый смазкой.  Мальчик спустился по нему в боковую выработку и просидел в темноте до ночи. Еще дважды сбрасывали в ствол людей. Ночью мальчик выбрался по арматурным балкам наверх.

     Пивень снова замолчал.

     Устинов знал, что обычно на такой тест люди рассказывают о себе. Но эта история была одна из самых горьких, и он сказал:

     - Да,  брат,  досталось тебе...  -  И  он  понял,  что условность теста пропала вместе с этими словами. - Но попробуем вернуться к мальчику.

     - Со скрипкой? - иронически вставил Синегубов.

     - Представь  себе,   -   продолжал  Устинов,  не  обратив  внимания  на замечание,  -  ему предстоит жить дальше.  Что он  избирает?  Будет учиться? Станет  хорошим  специалистом?  Или  сломается,  забудет,  что  было  в  нем светлого, и работа заслонит ему все другие возможности?

     - Зачем  его  мучаешь?  -  крикнул  Синегубов.  -  "Учиться,  учиться!" Подумаешь,  важность!  Захочет  -  будет  учиться,  не  захочет -  никто  не заставит.

     Устинов почувствовал,  что ему удалось расшевелить парней, но еще нужно было, чтобы они сами всерьез задумались о своем будущем.

     - Ты все прекрасно понял,  - ответил Устинов. - Но тебе неохота думать. Смотрю я на вас - молодые, здоровые, красивые ребята. Но как вы живете?

     В  коридоре гулко  застучали шаги,  дверь распахнулась.  Нарядно одетый парень влетел в комнату,  позвал в клуб на танцы.  На нем была синяя куртка, кепка, подвернутые кирзовые сапоги. Он держался с полублатным шиком.

     - Они  не  пойдут!  -  Устинов встал и  решительно выпроводил парня.  - Продолжим,  орлы,  - он повернулся к друзьям. - А живете вы так: поработали, выпили,  потанцевали,  дали  кому-нибудь в  морду.  Снова поработали,  снова выпили,  снова дали в морду.  И завтра, и через месяц то же самое. Не скучно вам так?