Смерть Богов. Юлиан Отступник - страница 90
Повелел ли ненавидеть братьев, которых называете вы еретиками за то, что они верят не так, как вы? -Да обратится же на вас из уст моих слово Распятого: горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры! Змии, порождения ехидны, как убежите вы от осуждения в геенну?
Он повернулся, чтобы уйти, как вдруг из толпы вышли старичок со старушкой и повалились ему в ноги. Оба в опрятных бедных одеждах, благообразные, удивительно похожие друг на друга, с хорошенькими свежими лицами, в которых было что-то детски-жалобное, с лучистыми добрыми морщинками вокруг подслеповатых глаз, напоминали они Филемона и Бавкиду.
– Защити, кесарь праведный!-заторопился, зашамкал старичок. – Домик есть у нас в предместьи у подошвы Ставрина. Жили мы в нем двадцать лет, людей не обижали. Бога чтили. Вдруг намедни приходят декурионы…
Старичок всплеснул руками в отчаяньи, и старушка всплеснула: она подражала ему невольно каждым движением.
– Декурионы приходят и говорят: домик не ваш.Как не наш? Господь с вами! Двадцать лет живем.-Живете, да не по закону: земля принадлежит богу Эскулапу, и основание дома сложено из камней храма. Землю вашу отберут и возвратят богу.-Что же это? Смилуйся, отец!..
Старички стояли перед ним на коленях, чистые, кроткие, милые, как дети, и целовали ноги его со слезами.
Юлиан заметил на шее старушки янтарный крестик.
– Христиане?
– Да.
– Мне хотелось бы исполнить просьбу вашу. Но что же делать? Земля принадлежит богу. Я, впрочем, велю заплатить вам цену имения.
– Не надо, не надо!-взмолились старички.-Мы не о деньгах: мы к месту привыкли. Там все наше, каждую травку знаем!..
– Там все наше, – как эхо, вторила старушка,свой виноградник, свои маслины, курочки и коровка, и свинка, – все свое. Там и приступочка, на которой двадцать лет сидим по вечерам, старые кости греем на солнце…
Император, не слушая, обратился к стоявшей поодаль испуганной толпе:
– В последнее время осаждают меня галилеяне просьбами о возвращении церковных земель. Так, валентиане из города Эдессы Озроэнской жалуются на ариан, которые будто бы отняли у них церковные владения. Чтобы прекратить раздор, отдали мы одну часть спорного имущества нашим галльским ветеранам, другую казне. Так поступать намерены и впредь. Вы спросите: по какому праву? Но не говорите ли вы сами, что легче верблюду войти в игольное ушко, чем богатому в царствие Божие. Вот видите ли, а я решил помочь вам исполнить столь трудную заповедь. Как всему миру известно, превозносите вы бедность, галилеяне.
За что же ропщете на меня? Отнимая имущество, похищенное вами у собственных братьев, еретиков, или у эллинских святилищ, я только возвращаю вас на путь спасительной бедности, прямо ведущий в царствие небесное…
Недобрая усмешка искривила губы его.
– Беззаконно терпим обиду! – вопили старички.
– Ну, что же, и потерпите! – отвечал Юлиан. – Вы должны радоваться обидам и гонениям, как тому учил Иисус.
Что значат эти временные страдания в сравнении с вечным блаженством?..
Старичок не приготовлен был к такому доводу; он растерялся и пролепетал с последней надеждой:
– Мы верные рабы твои, август! Сын мой служит помощником стратега в дальней крепости на римской границе, и начальники довольны им…
– Тоже галилеянин? -перебил Юлиан.
– Да.
– Ну вот, хорошо, что ты сам предупредил: отныне галилеяне, явные враги наши, не должны занимать высших должностей в Империи, особенно военных. Опять и в этом, как во многом другом, более согласен я с вашим Учителем, чем сами вы. Справедливо ли, чтобы суд римским законам творили ученики Того, Кто сказал: «не судите, да не судимы будете», или, чтобы христиане принимали от нас меч для охраны Империи, когда Учитель предостерегает: «взявший меч – от меча погибнет», а в другом месте столь же ясно: «не противься злому насилием!» Вот почему, заботясь о спасении душ галилейских, отнимаем мы у них и римский суд, и римский меч, да вступят они, с тем большею легкостью, беззащитные и безоружные, чуждые всего земного, в царствие небесное!..
С немым внутренним смехом, который теперь один только утолял его ненависть, повернулся он и быстрыми шагами пошел к Аполлонову храму.
Старички всхлипывали, протягивая руки:
– Кесарь, помилуй! Мы не знали… Возьми наш домик, землю, все, что есть у нас,-только сына помилуй!..
Философы хотели войти вместе с императором в двери храма; но он отстранил их движением руки:
– Я пришел на праздник один: один и жертву богу принесу.
– Войдем, – обратился он к жрецу. – Запри двери, чтобы не вошел никто. Procul este profani! Да изыдут неверные!
Перед самым носом друзей-философов двери захлопнулись.
– Неверные! Как вам это нравится?-проговорил Гаргилиан, озадаченный.
Либаний молча пожал плечами и надулся.
Юний Маврик, с таинственным видом, отвел собеседников в угол портика и что-то прошептал, указывая на лоб:
– Понимаете?..
Все удивились.
– Неужели?
Он стал считать по пальцам:
– Бледное лицо, горящие глаза, растрепанные волосы, неровные шаги, бессвязная речь. Далее – чрезмерная раздражительность, жестокосердие. И наконец, эта нелепая война с персами, – клянусь Палладою, да ведь это уже явное безумие!..
Друзья сошлись еще теснее и зашептали, засплетничали радостно.
Саллюстий, стоя поодаль, смотрел на них с брезгливой усмещкой.
Юлиан нашел Эвфориона внутри храма. Мальчик обрадовался ему и часто, во время богослужения, заглядывая императору в глаза, улыбался доверчиво, как будто у них была общая тайна.
Озаренное солнцем, исполинское изваяние Аполлона Дафнийского возвышалось посередине храма: тело-слоновая кость, одежда – золото, как у Фидиева в Олимпии.
