Под бурями судьбы жестокой… - страница 28

Плакала мать. Горевал отец. Неловко чувствовали себя братья. И Петру было не по себе: стыдно за родителей, братьев, еще за кого-то… Но он отчетливо понимал, что это самое верное решение. Иного пути нет. У каждого брата на руках по трое детей. И ему, Петру, идти в солдаты куда хуже, чем в Билимбай.

Петр поднял полупустой стакан, прищурившись посмотрел сквозь него, оглядел все застолье, задержал жалостливый взгляд на свернувшейся на пороге Евлампии, на старике, проводившем жизнь на печи, и, тряхнув головой сказал:

— Ну, с этим все! Других путей нет. Налей, Михайла, еще понемногу!

И туча поднялась, разошлась облаками в разные стороны. небо очистилось, и глянул в окно серебряный ковш месяца.

И пошли и пошли обычные, близкие сердцу с детства разговоры. Тут и о выгодной поденщине на расчистку Сретенского и Кривицкого болот. И о раздаче крестьянам заимообразно по весне и лету из запасных магазинов хлеба на посевы и пропитание, да и мало ли еще о чем.

Петр давеча, входя в избу, приметил в сенях новую литовку.

— Откуда литовка? — спросил он.

Ответил за всех дед:

— А как же, внучек, ты помнишь, еще в то лето на господских покосах ввели кошение травы литовками? И тогда много народу обучалось. А теперь вот четырнадцать литовок для домашнего употребления дали. И нам досталась.

— Ну, и в самом деле литовки лучше кос-горбуш?

— Куда там! — восторженно ответил Иван. — Косит чисто.

— Ну, а ты как в контролеры-то угодил? — поинтересовался Петр.

— Да повезло! — загорелся Иван. — Помнишь контролера Петра Власова, так его за слабое поведение отрешили. И меня вместо него назначили.

— А он что?

— А он? Он после отрешения остается праздным, на своем содержании.

— Так у него же ребята мал мала меньше!

Иван равнодушно пожал плечами.

— Трудно живут. Ох как трудно, — вступил отец. — Петр-то Власов не лентяй какой. Больной он. Вот и не мог с работой управиться. Я его много лет лечил. А теперь с хлеба на квас перебиваются: то пособие по бедности в обществе получат, то от налогов освободят. Соседи помогут. Трудно живут, ох как трудно! — повторил отец и с укором посмотрел на старшего сына.

— И что, батя, смотрите! Будто я из-под него для себя дело вытряхнул. Назначили меня, — размахивая длинными руками, радостно сказал Иван. — Назначили!

— Знамо, назначили, — подал с печи голос дед. — А жалости у тебя к нему нет.

— Ты отколь знаешь, дед, есть или нет жалость? — с неохотой возразил Иван. — В сердце мне глянуть сумел, что ли?

— Ни к кому у тебя жалости нет, — сказала Акулина и посмотрела при этом почему-то на жену Ивана. А та вздрогнула, закуталась покрепче в шаль и глаза опустила.

— Цыц! — прикрикнул на сестру Иван, но ее прорвало.

— Ты старших ребят хочешь на Добряжский металлургический завод отдать… Вместо того чтобы в школе учить.

— В токарной тысячи полторы, а то и больше парнишек работают, ничего им не делается, — оправдывался Иван. — И в столярной — без малого шесть сотен. Наши что, хуже?

— Да ты выучи их сначала, брат, — подал голос Федор. — Мальчишки способные, пусть в школу походят. Зачем неучами их оставлять?

Разговор этот, видимо, заводили часто. Плакала жена Ивана, возмущалось все семейство Кузнецовых. А Иван стоял на своем. Лишняя копейка в дом!

Мать решила перевести разговор на другую тему.

— Вот опять к ответу потянут нас за выжиг угля близ селения. Кабы плетей не схватить, — сказала она.

— Да чего вы, мамаша, — успокоила ее Катерина, — вон Иван говорит, почти вся деревня в этом виновата. Как быть-то? Где время возьмешь на выжиг? За версты уходить? Куда ребят девать? Обойдется!

А серебряный ковш месяца уже заглядывал в кухонное оконце: время перевалило за полночь.

Назавтра Петр посетил управляющего. Ему очень был по душе этот знающий человек, разумный и спокойный. И не раз Петр думал: какое это счастье для строгановских крестьян, что во главе поместья стоит Василий Александрович Волегов. Был бы другой — задохнулись бы в слезах, в горе, а то и в крови крепостные мудрой и доброжелательной Софьи Строгановой, никогда не заглядывавшей в свои поместья. Иногда казалось Петру: потому и возложил на себя это бремя Волегов, что хотел облегчить долю своих земляков. Но, возможно, Петр и преувеличивал.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Петр, — весело приветствовал его управляющий. — На родной земле, значит. Как послу жилось у графа?

Петр почтительно поклонился управляющему, так же низко, как кланялся барам, но только в этот поклон вложил он истинное уважение.

— Служба есть служба. Всякое бывало.

— Граф доволен тобой, просил Софью Владимировну оставить тебя, да вот тут такая история с Билимбаем разыгралась. Ну, да ты не расстраивайся. Годика два отработаешь, а там, коли по душе, можно снова в Петербург к графу Григорию Александровичу.

— К графу Строганову я не хочу. Не по душе мне он, не по душе мне дела его, — неожиданно для себя сказал Петр.

— Ну, осуждать барина не советую, Петр. До добра это не доведет. Найдутся выслуги — передадут ему. Тяжко будет тогда.

— А я только вам сказал, Василий Александрович… Я молчу, как полагается молчать дворовым людям. — И губы Петра дрогнули.

Управляющий внимательно поглядел на молодого человека.

— Тяготит крепостная доля? Что делать — и деды и прадеды твои были крепостными. И у тебя судьба такая. И дети будут…

— Не надо детей, коли такую же долю им бог сулит!