Черный граф - страница 100

– Гаспар, милый, ты жив?

Слезы выступили на глазах мужественного война, благородного Атоса. Мертвенно бледный добряк Гаспар, устремив безжизненный взгляд на рыдающего мушкетера, одарил его на прощание беспечной улыбкой, навечно застывшей на устах усопшего. Граф де Ля Фер, прижал бездыханное тело анжуйца к своей груди.

1 1 ливр (французский фунт) = 489,5грамм.

2 бартизан – сторожевая башенка на крепостной стене, углу бастиона и других укреплений.

3 капеллина – общее название наиболее простого типа шлемов, в виде металлических колпаков с полями.

4 комишелард – тип шпаги, у которой 1/3 клинка отличалась гораздо большей шириной, чем остальные 2/3.

5 Баклер – маленький, 20-40 см в диаметре, чаще всего металлический круглый щит. Был рассчитан, главным образом, в качестве вспомогательного оружия с мечом или шпагой. Держался за ручку с обратной стороны. Баклеры имели только одну рукоятку, которую воин сжимал в кулаке, из-за чего их называли «кулачными щитами».

ГЛАВА 44 (138) «Когда заканчивается жизнь, это закономерность. Окончание же сказки – трагедия»

ФРАНЦИЯ. ПРОВИНЦИЯ АНЖУ. ГОРОД АНЖЕР.

Ранним утром, когда над благословенной Анжу, только-только взошло солнце, шевалье де Ро, открыл глаза. Он проснулся от ноющей боли, доставлявшей молодому дворянину весьма существенное беспокойство. Раскалывалась голова, пересохло во рту, Луи чувствовал, что едва ли может пошевелиться. Анжуец обвел глазами просторную комнату, что так же причинило ему страдания – вращение зрачками в глазницах сопровождалось резкими болями.

Посреди просторной комнаты, стены которой были украшены блеклыми лионскими шпалерами, под оливковым, расшитым бронзой балдахином, стояла громоздкая кровать, в которой громоздилось его израненное тело. Не пропускающие света, тяжелые шторы, на окнах, справа от постели, были стянуты широкой оловянной тесьмой с массивными кистями, благодаря чему, в щель, меж собранными в складки краями плотной ткани, сквозь свинцовые решетки стекол, в помещение проникали снопы солнечных лучей. В огромном камине, потрескивал огонь. А из распахнутой двери, где-то вдалеке, в глубине коридора, слышались приглушенные людские голоса.

Случаются в жизни моменты, когда человек испытывает ужасные страдания, вследствие физической немощи, что окутывает несчастного холодком близкой кончины, опускающейся в душу тревогой неизвестности. Болезнь ли это, сглаз или рана, полученная во время поединка, любая причина, заставляющая человека балансировать на грани, на вершине, тонкой, непроницаемой и крепчайшей ограды, разделяющей два полюса – жизнь и смерть, вынуждая несчастного, затаив дыхание прислушиваться, в какую же сторону толкнет его рука всемогущего Провидения.

Устремив унылый взор вверх, в каркас поддерживающий балдахин, откуда на него глазели деревянные ангелки, прикрывавшие пухлыми пальчиками уста, будто призывая к тишине, Луи погрузился в мрачные размышления: «Отчего же всё так стремительно меняется в нашей жизни? Отчего в один миг приобретает иные краски и оттенки? В ожидании кончины, все те, к кому, ещё вчера, испытывал неприязнь, становятся весьма милыми и безобидными? Все те, кто ежедневно докучал, к кому питал неприязнь, порой и вовсе вражду становятся будто ангелы. Их надоедливость, коварство и ненависть растворяются в мгновение, в благости, наполняющей душу в предсмертный час. И ты твердишь себе, что не вправе был так поступать в отношении многих. Обещаешь, что более не станешь источать нетерпения, насмешливости и жестокости. Напротив, вознамеришься сделать всё, чтобы не принести им обид, более того, никому и никогда, не причинить боли и страданий. А эти исполненные одержимости споры? Вздор, доведенный упрямством и честолюбием до словесного состязания, до исступления, до неистовства! Оказывается всё это вовсе не неизбежность, а лишь ничтожная, никчемная блажь, разрушающая душу и угнетающая разум. И только сейчас, в мгновения когда, кажется, жизнь уже завершена, хочется быть добрым, мягким, справедливым, хочется обнять весь мир…»

Луи попытался пошевелиться, но лишь застонал.

– Ох, как же больно!

Он, оставив тщетные намерения, тихо произнес:

– Вопрос лишь в том, куда всё это девается после выздоровления?

В этот миг, в комнату вошла горничная.

– Простите, я услышала голос. Месье чего-нибудь угодно?

– Воды.

Прошептал анжуец пересохшими губами. Служанка удалилась и через некоторое время вернулась с маленьким серебряным чайником, «носик» которого был приспособлен для немощных, способных утолить жажду лишь с подобной посуды. Вслед за ней, в комнату вошли де Рошфор, де Сигиньяк, Атос и де Некруассон. Они не скрывая радости, глазели на пришедшего в себя Луи.

– Шевалье, я пришел, чтобы вам сообщить, что недоразумения в связи с которыми на вас были возложены обвинения в измене, исчерпаны. Вы преданный слуга короны. Поскорее поправляйтесь, вас, как и ваших друзей, ожидает посвящение в гвардию Его Высокопреосвященства, и алый плащ с золотым крестом. И клянусь – плащ гвардии кардинала, ещё никогда не был возложен на более достойные плечи. Уверяю, это не только мое мнение.

Рошфор улыбнулся, и, поклонившись, вышел. Выслушав кардиналиста, слово взял граф де Ля Фер.

– Я счастлив, видеть вас среди живых, месье де Ро. К сожалению, мои друзья, по известным причинам, не могут засвидетельствовать своего почтения, но от всех нас, имею удовольствие заверить, что четыре мушкетера короля – Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, считают вас своим другом. Вам шевалье, каким-то совершенно немыслимым образом, удалось совершить невозможное – вы добились расположения людей кардинала, сделавшись среди них своим, и завоевали дружбу в глазах королевских мушкетеров, по меньшей мере, большинства из нас. Я признаться подобного не припомню.