Авантюры студиозуса Вырвича - страница 87

— Бутрима никто к рукам не приберет! Это невозможно, ваша мость! — резко ответил Прантиш, а сердце сжалось от тревоги. Что-то, и правда, доктор долго не появляется. Не сотворила ли с ним чего коварная паненка?

А потом корабль неожиданно перестало качать. Слышались голоса, что-то стучало, грохотало. И двери наконец распахнулись. Капитан мрачно сооб­щил узникам:

— Можете себя поздравить, панове. Вы доплыли до славного города Гданьска живыми. Хоть альбатрос, подстреленный вами, издох и кое-кто из команды очень хотел отправить вас за ним в птичий рай. Поставьте по пудо­вой свече святому Христофору. За неудобства извините — сами виноваты. То, что мне все время нужно было отрывать от вахты двух надежных матросов, чтобы охранять вас, тоже мог бы включить в счет. Но Бог с вами, стрелки хре­новы. Все, счастливой дороги домой.

Прантиш и пан Гервасий, жмуря отвыкшие от яркого света глаза, выполз­ли на палубу. Последние бочки и тюки сгружались на причал, последние матросы покидали «Золотой альбатрос» в предвкушении встреч с родными и дорогими, или хотя бы с портовыми шлюхами и кружками пива, легкий снежок празднично украшал черепичные крыши, мостовую и каменные скульптуры.

А каюты были пусты. И Лёдникова, и Полонейки. Мешок с остатками цехинов от Пандоры был на месте. Но как можно было предвидеть, исчез и ящик с зеркалами, и зеленая тетрадь, и хрустальный череп — все, что доста­лось из хранилища доктора Ди.

— Вот же гадюка! — как-то удивленно-восхищенно проговорил пан Гервасий. Вырвич выбежал из каюты и схватил первого из команды, кто попался, за грудки:

— Где доктор Балтромей Лёдник? Высокий такой, чернявый? Где панна?

Худой, смуглый матрос исподлобья зыркнул на пассажира.

— Уехали. Оба. Сели в карету с гербами и.

— Давно?

— Да около часа назад.

Прантиш схватился за русые кудри, готовый от горя их выдрать. Лёдник не мог учинить такое! Что сотворила с ним эта курносая ведьмарка? Отравила? Нет, даже пьяный и больной, доктор не мог не распознать яда. Оглушила? Связала?

— Эй, а ты видел, как доктор сходит с корабля? — крикнул в спину матросу, уже закинувшему за спину котомку, из которой торчал тонкий рулон аглицкого шелка в синие цветочки, подарок для той, что дождалась своего любимого. Моряк недовольно оглянулся:

— А что там видеть? Ну, сошел пан в шляпе, при дорогой сабле, помог паненке в карету сесть. Злой, правда, был, как епископ под конец поста. Не хотел бы с таким в темном переулке встретиться.

И пошел, покачиваясь, будто корабль все еще боролся со штормом.

— Бутрим действительно любит свою жену так сильно, как я думаю? — задумчиво промолвил пан Гервасий.

— Понимаю, куда клонит ваша мость! — нервно сказал Прантиш. — Если Богинская пообещала Бутриму, что повезет его забирать Саломею, поехал на любых условиях. Слушай, они еще не так далеко! Полонея проговорилась, что Саломея в Гутовском монастыре бернардинок.

— Догоним! — закричал пан Гервасий и рванул с корабля, как крыса из горящего амбара. Прантиш еле успел подхватить мешок с цехинами.

Они гнали, не жалея коней, имея в поводу еще по одному. Останавливались только, чтобы спросить о карете с гербами Богинских. Первый след обозна­чился еще при выезде из города — экипаж видели у южных ворот. Потом о встрече с шикарной каретой — совсем недавно — подтвердил мужик, кото­рый вез на санях убитого волка. А потом начался лес, темные со снежной сединой фигуры елей стерегли дорогу, и казалось, что кто-то из-за их сум­рачных шеренг подаст знак и вековые деревья, взмахнув тяжелыми ветками, двинут наперерез маленьким шкодливым существам, которые самонадеянно считают себя властителями над деревьями, животными, птицами и морскими жителями, а сами не могут договориться и ужиться друг с другом.

А вот и свежие следы полозьев на дороге. Пан Гервасий пригнулся к спине коня и завыл по-волчьи — рыжий, как хозяин, конь захрапел и полетел еще быстрее. Вырвич тоже подстегнул своего. И вот вдали показалась карета.

— Бутрим! Лёдник! — заорал изо всех сил Вырвич. Всадники неумо­лимо догоняли экипаж, но слуга, ехавший на запятках, прицелился в них из пистолета, похоже, по чьей-то команде. Но сброшенный в снег человеком, показавшимся из кареты, выстрелить не успел.

— Бутрим! — обрадовался Прантиш.

— Стой! — орал пан Агалинский, который почти поравнялся с экипа­жем. А кучер вдруг свернул под откос — дорога шла вправо, — где внизу петляла река. Покрытые льдом зимние реки превращались в лучшие дороги, более предпочтительные, чем тропы. Сильных морозов в этом году не было, и навряд ли лед стал достаточно толстым. Зато на гладком льду карета на полозьях, запряженная четверкой, имела больше шансов оторваться от пого­ни. Балтромей то ли сам соскочил, то ли просто выпал в снег, покатился. Прантиш спешился рядом, помог подняться:

— Ты как, цел?

— Нормально, — доктор и правда имел более-менее привычный вид, только глаза немного запали. — А ты разве не сошел раньше нас с корабля? — посмотрел на лицо ученика, помрачнел. — Кажется, паненка развела нас, как щавликов. Так где ты был все это время?

— В тюремном отсеке сидел, под стражей, вместе с паном Гервасием.

— А мне говорила — ты в карты играешь. Если бы не болезнь моя про­клятая. — с досадой промолвил доктор.

— К Саломее ехал? — утвердительно спросил Прантиш.

— К ней, — вздохнул доктор. — Панна поставила условие — без сви­детелей, чтобы я один был. А я перед женой и так виноват, и ее жизнью рисковать.

Между тем впереди послышался женский визг. Прантиш и Лёдник бро­сились туда.