Последняя ночь последнего царя - страница 9

НИКИ. Да, знаю. (Читает письмо). «Ставка, 26 февраля 1917 года. Я был вчера у образа Пречистой Девы и усердно молился за тебя, моя любовь, за детей, за нашу страну. Во время службы почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся четверть часа. Я едва выстоял, лоб мой покрылся каплями пота, я не понимаю, что это было»…

АЛИКС. А я поняла …Да, только теперь! Они все ненавидели меня! Подлые слухи, что выдаю тайны немецким родственникам. В Думе господин, считавшийся вождем монархистов, под овации назвал меня «злой гений царя и России, чуждая стране и народу». Я думаю, тогда ты до конца понял – тебе оставили выбор: я, или трон. И ты выбрал – меня, мой рыцарь! Выбрал частную жизнь с семьей, чтобы не сводили с ума жену, чтобы не прятать более болезнь нашего сына. Ты уехал, на фронт чтобы дать возможность мерзавцам из Думы осуществить в столице то, о чем они мечтали. Ты решил отдать престол. И «мучительная боль в середине груди» – результат решения Я ведь права?

Ники (пожал плечами). Я уехал.

АЛИКС. Ты думал, что переворот, о котором столько твердили, они подготовили? На самом деле как в той пьесе – только болтали, болтали, а чернь вышла на улицу. И забрала Вишневый сад.

Боже мой, я написала тебе шестьсот тридцать пять писем, хотя можно было написать лишь строчку. (Читает). «Всегда… всегда чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, сильно и нежно прижатые к твоим… Вечно, вместе и навсегда неразлучны».

Шум включенного мотора

АЛИКС. Что это?

НИКИ. Мотор завели. Видно уезжают

АЛИКС. Я почему-то испугалась. Так громко.

НИКИ. Должно быть, большой автомобиль грузовой.

АЛИКС. Но почему ночью?

НИКИ. Что-то увозят. Идет эвакуация города.

АЛИКС. Какая беспокойная ночь… Пора спать. Уже очень поздно… половина второго.

НИКИ. Ты хотела прочесть на ночь…

АЛИКС. Устала. Завтра… Нет, пожалуй, прочту. Из Книги пророка Амоса: «Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда я пошлю на вашу землю голод – не голод хлеба, не жажду воды, но жажду услышать Слова Господни. И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища Слов Господних, и не найдут».

НИКИ. Ну вот, дорогая, он дал нам увидеть будущее…

Смех из соседней комнаты.

АЛИКС. Никак сегодня не угомонятся.

НИКИ. Они добрые… На днях я рассказал Анастасии об Элле, ходившей к убийце. И уже вскоре она прочитала мне письмо к подруге: «Отец просил передать всем, чтобы не мстили за него. Он всех простил и за всех молится…»

АЛИКС. Ты будто прощаешься с нами? Почему?

НИКИ. Нет, нет – «Вечно вместе и неразлучны»….

Она гасит свет. В темноте только горит лампада.

АЛИКС. Помолимся.

(Они становятся на колени и читают молитву.)

«Господи Боже наш, еже согрешивших во дни сем словом, делом и помышлением, яко Благ и Человеколюбец, прости нас. Мирен сон и безмятежен даруй нам, Ангела твоего хранителя пошли, покрывающа и соблюдающа нас от всякого зла…»

Раздаются электрические звонки, звонки, звонки…

АЛИКС. Что происходит?

Стук в дверь.

ГОЛОС. Ваше Величество, город обстреливают. Комендант просит немедленно всех сойти в подвал.

НИКИ. Это доктор. Надо будить Маленького.

АЛИКС. Боже мой, пять минут третьего… Ему так надо было выспаться перед прогулкой!

Звонки, звонки, звонки бесконечные звонки.

Часть вторая
Расследование

Та же палата в Кремлевской больнице. Те же – Двое

МАРАТОВ. «Когда стали раздевать трупы, тут и обнаружилось, что на трех дочерях были надеты какие-то особые корсеты. В корсете, местами разорванном пулями, в отверстиях были видны бриллианты… На шее у каждой из девиц оказалась ладанка с изображением Распутина.

ЮРОВСКИЙ. Значит, читал.

МАРАТОВ. Тот час как ты написал. Я тогда имел доступ к секретным документам. И хорошо изучил. – «Записку Якова Юровского о расстреле Романовых». Считай, наизусть помню.

ЮРОВСКИЙ. Что ты хочешь от меня?

МАРАТОВ. Опять сбил меня. Трудно держать мысль. Они говорят… говорят… Я все время их вижу – Старую парочку.

ЮРОВСКИЙ. Сумасшедший.

МАРАТОВ. Убивал, а не видишь. А я вижу. От вынужденной неподвижности он даже чуть располнел… Обычного средненького роста… В его усах, бороде – седые волосы. И голова – с проседью… Желтая бородка. И под глазами – мешки. Глаза… Только потом я понял загадку его взгляда.

ЮРОВСКИЙ. Что ты хочешь от меня?

МАРАТОВ. Я хочу, чтоб перед смертью ты все узнал от меня. И я тоже – все узнал от тебя перед твоей смертью.

ЮРОВСКИЙ. Мне больно, Маратов.

МАРАТОВ. Я начну сначала. С первой попытки убить их. Ты помнишь?

ЮРОВСКИЙ. (Усмехнулся). Когда мы должны были везти их в Москву.

МАРАТОВ. И по дороге ликвидировать. А я отменил убийство. И предложил посылать им письма будто бы от «заговорщиков». (Шепчет.) На самом деле, товарищ Яков, я затеял все это ради одного: потянуть время, я решил отменить расстрел. Они ведь никому были не нужны и никакой опасности не представляли. Я даже в Москву послал доказательства – «у нас в Екатеринбурге находилась. царская Академия Генерального Штаба – 300 офицеров! Но ни одного заговора спасти семью! Покинутая царская семья».

ЮРОВСКИЙ. Я чувствовал! Я знал! Предатель!

Маратов дает ему таблетку. Юровский швыряет ее на пол.

МАРАТОВ. И потому каждый раз, читая его дневник, я оставлял его на другом месте – чтобы он заметил… И письма от «освободителей» писал чудовищным французским. Делал все, чтобы он понял нашу провокацию.

ЮРОВСКИЙ. Но коронованный дурачок не понял твоего предательства – записал в дневник то, что мы хотели.

МАРАТОВ. Да-да. И тем самым дал нам повод его расстрелять… Но я до конца пытался. Уже в день казни уговорил Белобородова – и мы послали телеграмму Ленину. Просили подтвердить решение о расстреле. В те дни наша власть казалась конченой. И я надеялся, что Ильич…