Чао, Вьетнам - страница 51

Мне кажется, что борьба с «ревизионизмом» в движении стала лишь очередным идеологическим трендом, сыгравшим кому-то на руку в условиях внутрипартийной конкуренции. И по прошествии лет я вынужден признать, что свои причины у «группировки южан» все же были, хотя я никогда не соглашусь с их методами ведения борьбы против нас и отстаивания своих принципов и никогда не приму их. Причины же были, видимо, следующими. В октябре шестьдесят второго, во время Карибского кризиса, человечество вплотную подошло к порогу ядерного апокалипсиса. Никиту Хрущева вряд ли можно было назвать экспертом в марксистской теории. В качестве лидера половины мира он и в самом деле действовал не столько как убежденный, пламенный революционер, сколько как человек из народа. И он поступил по-человечески, слишком по-человечески.

С точки зрения незавершенной мировой коммунистической революции, он, конечно, поступил как отступник. С человеческой точки зрения, проще говоря «по-людски», он сделал мудрый выбор. И этот выбор ему не могли простить. Особенно там, где все еще шла бескомпромиссная борьба не на жизнь, а на смерть, там, где все еще лилась кровь, в том числе невинная кровь, взывавшая к отмщению и правосудию. Борющийся Вьетнам, над которым нависла грозная тень американского колосса, не мог поддерживать тезис о мирном сосуществовании двух систем, напротив, это ему напрямую вредило. «Южане» могли знать о планах военной агрессии против Вьетнама, которые уже тогда вынашивали круги «ястребов», представлявших интересы ВПК в Вашингтоне.

В любом случае тогда я был слишком молод для подобных аналитических выводов. Когда меня спросили о моем мнении, я честно признался, что не вижу ничего предосудительного в XX съезде, что, напротив, его итоги кажутся мне вполне логичными и разумными. Меня попросили объясниться.

Что ж, я объяснил свое видение подробнее: СССР является родиной социализма и марксистко-ленинской идеологии, Хрущев принадлежит к той же старой большевистской гвардии, что и Сталин, он прошел революцию, Гражданскую, воевал против фашизма. Его выводы о мирном сосуществовании с империализмом выглядят для меня гораздо убедительнее, чем призывы к Третьей мировой, в которой из-за применения оружия массового поражения может сгинуть все человечество. Мы способны догнать и перегнать капиталистический Запад в мирном соревновании, потому что на нашей стороне правда и разум. Когда народы это поймут, они сами придут к нам перенимать опыт социалистического строительства.

– Товарищ Туан невероятно наивен, – высказался студент Нгуен ван Зья. – Хрущев сбивает КПСС с правильного курса. Он ревизионист.

– Вы уверены? А вы знаете, что Хрущева поддержал такой прославленный герой, как маршал Жуков, а значит и вся Советская армия? – ответил я вопросом на вопрос.

– В своих опасных выводах товарищ Туан идет против руководства нашей партии, – заявил молчавший до тех пор угрюмый тип с юрфака МГУ.

– А я согласен с Туаном, – неожиданно поддержал меня Бак, как и я, воевавший на Юге.

– Я тоже, – сказал северянин Тай. – Внимательно прочитав материалы XX съезда, доступные в печати, я полностью принял тезисы этого съезда.

В тот вечер нам троим было объявлено коллективное порицание. В директиве из Центра вьетнамским студентам предписывалось воздержаться от посещения лекций по истории КПСС, марксистско-ленинской теории и прочим предметам, на которые могла наложить свой отпечаток «ревизионистская» линия. Кстати, всех студентов из КНР на тот момент вообще отозвали домой. Мы с Баком и Таем наотрез отказались. Я сказал, что буду учиться и честно зарабатывать свой плехановский диплом.

Через неделю нас с Баком вызвал ректор. В кабинете сидел молодой парень в светло-сером костюме. Ректор представил его: это был товарищ Славин, старший лейтенант госбезопасности. Они вкратце объяснили нам суть дела. Северянина Тая похитили вьетнамские спецслужбы, которые силком вывезли его из страны. Мы признались, что получили на неделе телеграммы из Центра, в которых нас вызывали на родину «для прохождения курса трудового и идеологического перевоспитания» в лагерях Вьетнама. Славин предложил нам остаться в Советском Союзе, но при этом, ввиду грозившей нам опасности, заканчивать вуз не в Москве. В тот период по стране было еще три Института народного хозяйства – в Баку, Минске и Алма-Ате. Нам дали двое суток на размышления и предупредили, что мы должны принять все меры предосторожности, если не хотим разделить участь несчастного Тая.

Когда после работы мы с Маликом и Маратом зашли выпить по кружке пива, я поделился с ними всем, что лежало у меня на душе. Не вдаваясь в подробности, я спросил их, что они думают о внешней политике СССР, о мирном сосуществовании и соревновании двух систем.

– Знаешь, Туан, я ведь служил в ВМФ и был на Кубе во время Карибского кризиса, когда чуть не разразилась Третья мировая, – сказал Марат серьезно. – Правда, мы узнали об этом в самый последний момент операции, когда уже почти были там. Нам, простым матросам, так до конца и не было известно, куда идет наш корабль. Так вот, мне кажется, большинство разумных людей в сложившихся условиях разделяет и поддерживает тезис о мирном сосуществовании.

– А вот скажите, друзья, как вы думаете, если бы я, скажем, вдруг переехал в СССР, но не в Москву… Где бы вы мне посоветовали поселиться: в Баку, Минске, Алма-Ате?

– Если ты говоришь только об этих трех городах, я однозначно рекомендовал бы тебе Алма-Ату. Это очень зеленый город с мягким климатом, – уверенно сказал Малик. – Думаю, он должен быть чем-то похож на твой родной Сайгон.