Жернова. 1918-1953. Вторжение - страница 126
— Что значит в общем и целом? — повысил голос Сайкин. — А в частности, значит, вы такую возможность допускаете?
— Хотите начистоту? — тоже несколько повысил голос и Алексей Петрович.
— Разумеется! — с вызовом ответил Сайкин. — Именно что начистоту.
— А если начистоту, то давайте спать. Потому что этой проблеме по меньшей мере две тысячи лет, а еще никто ее не разрешил. Тем более что у евреев одна точка зрения, а у их оппонентов — совершенно противоположная.
— И что же это за такая точка, позвольте вас спросить, товарищ Задонов?
— Очень простая: евреи хотят жить по-своему, белорусы и все остальные — по своему же. И кто из них прав, кто неправ, не разберет ни один судья. Все и правы и неправы одновременно.
— Так не бывает.
— Еще как бывает. Вы наверняка знакомы с отчетом Гавриила Романовича Державина о разбирательстве конфликта между белорусскими крестьянами и тамошними евреями. Белорусы жаловались в Петербург, что евреи, выкупив у помещиков право собирать с крестьян подати, такие наложили на них подати, что для самих крестьян ничего не оставалось. И питейные заведения были в руках евреев, которые спаивали крестьян за долговые расписки. Не успел Державин вернуться в столицу, как там уже лежит встречная жалоба: крестьяне, мол, ленивы, работать не хотят, пьянствуют, иногда бунтуют, убивая шинкарей и управляющих имениями, что евреи делают все, чтобы наладить правильные отношения с крестьянами, побудить их лучше работать и тому подобное. Да к своему посланию присовокупили чек в миллион золотых рублей. Кто из них прав? Власти посчитали, что правы евреи. А вы как считаете?
— Я там, товарищ Задонов, не был, — отрезал Сайкин. — Для объективной оценки мне не хватает данных. Хотя, надо думать, некоторые преувеличения имелись с обеих сторон.
— Вот видите. И так — куда ни глянь. Стало быть, не с моими мозгами и знаниями ковыряться в этой проблеме, товарищ Сайкин. Одно вам скажу с уверенностью: ни рядовой красноармеец Шибилов, ни интендант третьего ранга писатель Задонов стрелять в вас не станут и кричать «Бей жидов!» — тоже. Да и что другое могли кричать те, кто в вас стрелял? Бей русских? Так среди них наверняка были и русские.
— Спасибо, товарищ Задонов, — разъяснили. Можно предположить, что при других обстоятельствах стрельнули бы и прокричали, — заключил Сайкин.
— Но вы же сами только что признали, что стали бы зарывать своих соплеменников, даже зная, что вас убьют тоже.
— Про убьют тоже я не говорил: человек всегда на что-то надеется. Но предателем не стал бы никогда. Даже под страхом смерти. Тем более стрелять в своих.
— Но стреляли же.
— Это уже были не свои. Это уже были враги.
— Вот мы с вами и пришли к общему выводу: иногда обстоятельства бывают сильнее нас.
— Ничуть не бывало, товарищ Задонов. Это вы пришли к такому выводу, но не я. Тем более что я уже стоял у стенки, и спасла меня чистая случайность.
— Когда же это вы успели, товарищ Сайкин?
— В девятнадцатом. На Украине. Поехали с продотрядом в кулацкое село, и там нас ночью захватили бандиты. Построили возле сарая и предложили: «Кто из вас согласится застрелить стоящего рядом, тот останется жить. Иначе завтра всех отдадим на растерзание селянам». И никто не согласился. Ни один человек. Хотя членов партии в продотряде было всего двое. А тогда, если помните, все националистические банды выступали под лозунгом: «Бей жидов, коммунистов и комиссаров!» И сегодняшняя стычка с дезертирами мне очень напомнила те времена…
— Так чем же закончилась та история? — спросил Алексей Петрович, стараясь увести Сайкина от скользкой темы.
— Нас заперли до утра в сарай. Один из наших успел выскользнуть и привел конную сотню красных из соседнего села…
Алексей Петрович промолчал, представив, что устроила эта сотня в селе, захватившем продотрядовцев, которые на тех же селян смотрели, как на заклятых врагов. Ему о чем-то похожем рассказывали году этак в двадцать втором. Лучше не вспоминать.
— И вот я думаю, — снова заговорил Сайкин, — что наше такое повальное отступление связано не только с неожиданностью войны, но и с теми пережитками, которые не были выкорчеваны из заскорузлых крестьянских душ. Хотя, должен вам сказать, антисемитизм идейный больше распространен среди интеллигенции, а в народе он принимает лишь стихийно-бытовые формы. И то лишь в том случае, когда кто-то бросит знакомый всем клич. Ведь до этого клича мы стояли друг против друга в растерянности и нерешительности. Потому что впервые столкнулись с подобным.
— Вы, Борис Захарович, преувеличиваете решающую роль антисемитизма в наших поражениях. Тут, пожалуй, решающее значение имеет низкая обученность наших войск и командного состава, неспособность быстро примениться к условиям маневренной войны. Генерал Климовских считает это главной причиной наших неудач. А еще прибавьте сюда шапкозакидательские настроения, под влиянием которых мы готовились к этой войне. В Москве, после выступления Молотова, народ валом валил в военкоматы с полной уверенностью, что мы разгромим фашистов месяца за два, за три. Все успели позабыть, что на финнов в тридцать девятом клали не больше двух недель. Я читал кое-что о русско-японской войне, там была похожая ситуация. Впрочем, я еще не во всем разобрался, — пошел на попятный Алексей Петрович, решив, что и так сказал слишком много. А этот Сайкин, чем черт не шутит, возьмет да настрочит на писателя Задонова что-нибудь о паникерстве, упадничестве и неверии в нашу победу. И заключил: — И все-таки фашистов мы побьем. Вот увидите.
