Жернова. 1918-1953. Вторжение - страница 71
И вдруг… — хотя этого ждали все и даже Алексей Петрович — …вдруг среди ползущих по полю танков и скачущей за ними конницы разом поднялось множество черных кустов, пронизанных огненными стрелами. Кусты еще не опали, как появились новые, еще и еще, гуще и гуще. Казалось со стороны, что там не осталось места, где не просверкивали бы огненные стрелы среди черных дымов, где не взлетали бы вверх вместе с землей куски чего-то еще, очень похожие на части танков, человеческих и лошадиных тел.
Грохот разрывов подмял под себя все звуки, скрыл дотоле столь обнадеживающую, хотя и тревожную картину. Что-то снова прокричали в телефонные трубки офицеры, стали стрелять пушки, стоящие на поляне. Их отрывистые злые удары отдавались в голове, наполняя ее черной тоской.
Алексей Петрович отвернулся и стал торопливо закуривать папиросу. Затем, спохватившись, достал из полевой сумки плоскую фляжку с коньяком, отпил пару больших глотков. Он почувствовал вдруг себя среди этих людей чужим и ненужным. А за спиной все долбило и долбило, и в этот монотонный долбеж добавлялись удары пушек с нашей стороны.
Может, все это продолжалось не так уж и долго, но Алексею Петровичу представлялось, что прошло страшно много времени с тех пор, как раздались первые выстрелы, что там, на поле, уже не осталось ничего живого. Он не выдержал неизвестности и снова повернулся лицом к полю. Вот из этого месива вырвалась лошадь без всадника, понеслась в сторону болота, через мгновение перевернулась через голову и затихла. И еще оттуда вырывались лошади, иногда с седоками, стали пятиться танки, а разрывы снарядов и мин продолжали рвать землю и все, что на ней двигалось и дышало.
Картина разгрома была полной. При этом все смотрели на эту картину, точно парализованные. Неизвестно, сколько бы времени продолжалось это состояние всеобщего паралича, если бы снаряды не стали падать уже в лесу, подбираясь к тому месту, где находилось командование армией.
Тогда все разом кинулись к щелям. Алексей Петрович вместе с другими. Спрашивать о том, что произошло и почему, не имело смысла: правды, даже если она кому-то из командования известна, не скажут, и вообще вряд ли скажут хоть что-нибудь определенное, судя по этим растерянным лицам.
Обстрел прекратился быстро, все выбрались из щелей, генерал Конев стоял, отряхиваясь и распекая кого-то из командиров. А из лесу выбежал запыленный офицер, придерживая планшетку, добежал до Конева, остановился, хватая воздух открытым ртом, что-то сказал.
— Не может быть! — воскликнул Конев и посмотрел вверх, где смыкались кроны берез. — Какой еще к черту десант! Увидят десяток заблудившихся фрицев — и в панику.
— Прискакал нарочный от Коваленко! — воскликнул в свою очередь офицер. — Атакуют с тыла! Коваленко уже ведет бой. Танки, броневики, мотоциклисты…
Конев что-то сказал стоящему рядом пожилому генералу, тот кинул руку к фуражке, а сам Конев быстро пошел по тропинке в лес. Пройдя шагов двадцать, остановился, оглянулся, — Алексею Петровичу показалось, что он оглянулся из-за него, — но ничего не сказал, никого не позвал и скрылся из глаз, сопровождаемый штабными офицерами и охраной.
Стрельба прекратилась. На поле горели танки и бронемашины, лежали трупы людей и лошадей. И так много там всего этого лежало и горело, перемешанное с землей и между собой, что у Алексея Петровича заныло сердце.
«Какая дикая бездарность! — думал он в отчаянии. — Какое пренебрежение к противнику, какое безразличие к жизням своих солдат и командиров! Да разве так можно выиграть войну! Это ж ни народа не хватит, ни танков, ни лошадей. Столько всего загублено…»
Неподалеку несколько вырвавшихся из мясорубки конников жадно курили, сидя на траве. Рядом стояли понурые лошади. Даже не верилось, что оттуда можно вообще вернуться невредимыми. Но еще и еще среди деревьев виднелись небольшие группы полуживых людей. А левее, на поляне стояло пять или шесть танков. Правда, на поле еще что-то шевелилось, но как-то обреченно и безнадежно.
К Задонову подошел полковой комиссар, лицо нахмуренное и какое-то опущенное, зубами жует верхнюю губу с кустиком волос над нею. Остановился, приложил руку к фуражке, представился:
— Комиссар дивизии Добрецов. — И посоветовал с тем же нахмуренным лицом, точно ему очень не хотелось и подходить, и разговаривать с московским журналистом: — Вам, товарищ Задонов, лучше бы отъехать немного в тыл… для вашей же безопасности.
— У меня задание редакции написать репортаж о нашем наступлении. Как же я напишу, если ничего не увижу? — воскликнул Задонов с некоторой даже поспешностью, удивившей его самого. И хотя ему в эту минуту больше всего хотелось оказаться именно в тылу, и под ложечкой сосало, и в животе было холодно, однако… нельзя же показывать этим воякам, что ему до того страшно, что едва не тошнит.
— Ну-у, потом, чуть попозже вернетесь, когда положение несколько прояснится.
— А что, правда, десант? — спросил Алексей Петрович, чтобы прекратить разговор о его безопасности.
— Правда. Командующий сейчас лично займется уничтожением этого десанта. А у нас своя задача — атаковать.
В это время оттуда, из-за дымящихся и пылающих изб стали выползать танки, а за ними бронетранспортеры с пехотой. Они надвигались неумолимо, постепенно увеличиваясь в размерах. Миновав середину поля, где замерла дымными кострами расстрелянная фаланга, танки открыли огонь из пушек, пехота посыпалась с бронетранспортеров, вытягиваясь в густые цепи. Уже видны белые кресты на броне, вспыхивают блики отполированных до блеска траков. Танков немного — штук десять-пятнадцать, бронетранспортеров чуть больше, но в их движении по полю сквозь редкие разрывы снарядов и мин чувствовалась необоримая уверенность в своем бессмертии. А тут еще над лесом неожиданно появились немецкие бомбардировщики, и все вокруг застонало, вздыбилось и покатилось прямо на Задонова и стоящего рядом с ним комиссара, на всех, кто толкался под навесом, и все бросились к щелям.
