Любовь меняет все - страница 74
Она ему никогда не нравилась. Красавицу Дейдре должна окружать только красота, и некрасивая Софи оскорбляла Дейдре одним своим присутствием. К тому же при всей своей заурядности она была непомерно заносчива. Баскину очень не нравился ее взгляд. Она смотрела на него так же, как его отец, словно на тупицу и неудачника.
Баскин сделал вид, что не замечает эту рыжую простушку. Он с улыбкой обратился к своей златовласой принцессе.
– Дейдре, что с вами? Вам больше не надо бояться Зверя! Теперь мы можем быть вместе!
Дейдре смотрела на него так, словно видела впервые.
– Мистер Баскин, вы что, ничего из вчерашнего дня не помните?
Баскин с простодушной улыбкой потрогал синяки на лице.
– Он поколотил меня, любимая. Но в следующий раз я не позволю ему так со мной поступать, клянусь!
– Она имеет в виду, что вы на нее набросились, кретин! – сердито проворчала Софи.
Баскин в недоумении заморгал.
– Набросился? Да нет же! Это было чудесно! Наш первый поцелуй и…
– Чудесно? – Софи подняла руку Дейдре и задрала рукав. – Вы это чудом называете, эдакая вы дрянь!
Баскин отшатнулся при виде черных синяков как раз там, где он сжимал ее, где его руки касались ее, когда он целовал ее…
– Нет! – выкрикнул он, и в этом крике слились боль и мольба. Баскин взлетел на две ступени. Он должен был ее увидеть, заставить понять…
– Я бы никогда, никогда не причинил вам боль! Я люблю вас, Дейдре! Вы мой ангел, мой спаситель, вы мой свет во тьме…
– Вы насильник, – припечатала его Софи. – Не смейте сюда приходить, не то я позову сюда представителей закона!
Баскин видел одну лишь Дейдре.
– Ди…
– Не смейте так меня называть! – Тон ее голоса не оставлял надежды. – Баскин, вы все превратно поняли. – Дейдре судорожно сглотнула. – Все совсем не так, как вам представляется. Я не ваша любовь. Я не ваш свет. Я – леди Брукхейвен и таковой останусь, пока мой муж ходит по этой земле. Я не хочу, чтобы вы возвращались, вы меня понимаете? – Дейдре смотрела на него в упор, и во взгляде ее не было ни тепла, ни даже намека на кокетство. – Не приходите ко мне. Никогда!
Сердце его съежилось, оставив в груди зияющую пустоту. Он смотрел на нее с мольбой, но Дейдре не желала смилостивиться над ним. Сраженный горем, с разбитым сердцем, Баскин поплелся вниз, туда, где стоял успевший подняться после нокдауна дворецкий. Когда Баскин проходил мимо, слуга злорадно ухмыльнулся.
Баскин вышел на улицу, и ясный солнечный день показался ему самой черной, самой беспросветной ночью. За спиной его громко захлопнулась дверь.
Синяки. Презрение. За что? Как могло такое случиться с ним? Что он такого сделал? Глаза его жгло, и Баскин потер их и поморщился от боли, потому что задел больную скулу.
Синяки. Баскин сморгнул слезу. Все из-за этого варвара Брукхейвена. И ее синяки…
Баскин уцепился за эту мысль, как за последнюю надежду, как утопающий за соломинку. Вцепился в нее так крепко, что поверил: так оно и было. Дейдре прогнала его, потому что боялась за него, боялась, что Брукхейвен его убьет. Она оберегала его от Брукхейвена!
Баскин запрокинул голову и засмеялся в голос. Наконец-то он испытал облегчение. И сразу вспомнил о своей миссии. Дейдре избрала его своим рыцарем. Он должен навсегда освободить ее от Брукхейвена!
И ночь отступила, и тьма рассеялась. И снова захотелось жить.
В тот вечер за ужином Колдер сидел напротив угрюмо молчавшей дочери и старался внушить себе, что он не имеет никакого отношения к тому, что Маргарет снова выглядит как замарашка и безостановочно бьет ногой по стулу, на котором сидит.
Колдер молчал, потому что не знал, что должен сказать ребенку после того, как отправил в бега очередную претендентку на роль любящей матери.
Маргарет к еде не прикасалась, она лишь возила вилкой по тарелке, но со временем ей надоело и это, и она, со звоном уронив на тарелку вилку, откинулась на спинку стула и, мрачно уставившись на отца, сказала:
– Ты облажался, да?
Колдер положил свою вилку на стол: есть он все равно не мог, аппетита не было.
– Не знаю. Возможно.
Мегги скрестила на груди руки.
– Я, видишь ли, слышала тебя. Я знаю, что она из-за тебя плакала.
– М-м-м. – Надо укрепить стены в этом доме. Звукоизоляция никуда не годится. С другой стороны, зачем?
– Ты заставил ее сбежать. Так же как маму. Может, я тоже от тебя убегу. Дейдре даже до свидания тебе не сказала. Она тебя ненавидит.
Колдер снова что-то неразборчиво промычал.
Мегги гордо вскинула голову.
– Со мной Дейдре не забыла попрощаться. Она сказала, что я могу навещать ее и Софи, по крайней мере, когда ведьмы нет дома. – Мегги прищурилась. – И я тоже видела синяки.
Господи, Дейдре что, догола разделась и разгуливала в таком виде по всему дому? Он точно не знал, где именно оставил синяки, но точно не на видном месте.
Между тем Мегги продолжала.
– У нее такие предплечья, словно ты бил ее палкой!
Руки? Он ведь не хватал Дейдре за предплечья, верно? Нет, он брал ее за руку, он накрывал ладонями ее полные груди, и он – это Колдер помнил отчетливо – сжимал ее ягодицы, но никаких воспоминаний о том, чтобы он хватал ее за предплечья, у него не осталось!
Мегги смотрела на него как-то странно, подозрительно.
– Ты бил ее палкой, папа?
Колдер отодвинул стул.
– Я вернусь через минуту, леди Маргарет.
– Фортескью, где именно у ее светлости были синяки?
Фортескью смотрел куда-то поверх плеча Колдера. Его дворецкий был слишком вышколен, чтобы открыто демонстрировать неодобрение поступков своего господина, но неодобрение и даже осуждение читалось в его лишенном какого бы то ни было выражения лице.
