Повелитель змей - страница 9

— Как Хре-рези, Южное озеро? Когда мы с отцом плывем на папирусной лодке и я поворачиваюсь спиной к берегу, то вижу перед собой водную гладь до самого горизонта!

— Это хорошее сравнение. Знай, что первый из богов, Атум, он же Ра, создал себя сам, появившись из цветка лотоса.

— Но разве Ра — это не солнце? — удивился Хети.

— Ты прав.

— А как же могло солнце поместиться в цветке лотоса?

— Тогда Атум еще не был солнцем. Он вышел из первичного лотоса, гигантского цветка, не похожего на те, что мы видим в наших озерах и на болотах. Он вышел в обличии обнаженного юноши, такого же красивого, как ты. И чтобы отдохнуть немного, он создал среди водной глади Нун холм — первичную твердь — и присел на него. Там он и создал первых богов — Шу и Тефнут, ветер и влагу. А знаешь ли ты, как именно это у него получилось?

— Я надеюсь, что ты мне расскажешь.

— Он долго ласкал свой член, пока тот не увеличился в размере и не напрягся, а потом он с силой потер его, и брызнуло семя, из которого появились боги. Тефнут и Шу, в свою очередь, породили Геба — землю, и Нут — небо.

— Все они терли свои финики?

— Не все. Видишь ли, Шу и Геб имели облик мужчин и потому у каждого из них был член-созидатель. Тефнут и Нут появились на свет женщинами, поэтому они стали супругами Шу и Геба, подав пример появившимся позднее людям. Совокупляясь с богинями, боги-мужчины пролили свое семя в их чрева, дав жизнь остальным богам, а потом и людям. И мир наш похож на огромную матку, без конца оплодотворяемую семенем богов. Поэтому с древнейших времен мы, люди, поступаем так же, чтобы породить потомков. Поэтому у тебя, как и у всех нас, есть отец и мать. От богов мы получили не только возможность создавать, увековечивать себя в своих детях, но и способность ощущать несказанное блаженство во время совокупления, когда орган, который ты называешь фиником, твердеет и проникает в узкую полость, чтобы там оставить свое семя. Каждый раз, предаваясь этому удовольствию, мы совершаем первичный божественный акт созидания, сопровождаемый наслаждением.

— Значит, потерев свой член, я снова получу удовольствие? — спросил Хети.

— Без сомнения. И удовольствие это достигнет пика, когда из твоего члена брызнет жизнетворное семя. Но знай и то, что удовольствие приятнее делить с другим человеком, женщиной или мужчиной. Тем более что в случае, когда ты ласкаешь себя сам или делишь удовольствие с мужчиной, ты избегаешь риска породить ребенка, о котором будешь обязан заботиться, как о тебе заботятся твои родители. Когда мужчина молод, как ты, для него это стало бы несчастьем, потому что ты пока еще не можешь прокормить дитя, подаренное женщиной, с которой ты совокуплялся. Однако боги считают прегрешением отказ человека от этого своего дара, который воистину является величайшим и самым приятным. Поэтому юношам, получившим возможность предаваться удовольствию, надлежит доставлять его себе любым способом, который не противен нашему естеству.

Вот так Мерсебек приобщил Хети к миру чувственных наслаждений, и теоретическими выкладками они не удовольствовались.

Поэтому Хети с радостью приходил в храм и приносил Мерсебеку дары, приготовленные родителями. Мерсебек, в свою очередь, привязался к юноше и стал обучать его различным способам получения удовольствия, однако обучение этим не ограничивалось. Он быстро оценил не только красоту юного тела, но и пытливый ум, и сообразительность Хети. Он понял, что Хети не достаточно быть просто красивым смышленым мальчиком, каких много, — он хочет совершить что-нибудь значительное, что позволит ему оказаться среди сильных мира сего.

Во время каждого посещения Хети Мерсебек читал ему изречения мудрецов, заучиваемые мальчиками, которым предстояло стать писцами, и очень сожалел, что не может научить его секретам священного письма (для этого Хети пришлось бы ежедневно упражняться по многу часов). Однако ничто не мешало Мерсебеку научить своего любимца читать иероглифы. Таким вот образом он оттачивал ум юноши, желая как можно лучше подготовить его к борьбе за существование.

Но сегодня ум Хети был слишком занят мыслями, возникшими вследствие первого посещения храма Змеи, хотя это и случилось много дней тому назад. Так что заучивать новые иероглифы он вряд ли смог бы.

— Мерсебек, мой высокочтимый господин, освободи мой ум от вопроса, который тяготит меня уже много дней.

— Я слушаю тебя, — откликнулся жрец, надевая свою набедренную повязку.

— Недавно мы с моим дедом Дьедетотепом были во Дворце змеи. Это таинственное место. Люди говорят, что этот храм посвящен оправданному богу Аменемхету, но на самом деле он больше похож на крепость, в десять раз большую, чем любой из дворцов наших царей. И лицом он повернут на юг, а не к горизонту, из-за которого утром во всей своей славе поднимается Ра.

— Что же ты хотел бы узнать об этом храме, мой Хети? Я — первый чистый жрец, служитель культа бога Себека, но я никак не связан с обитателями храма оправданного царя Аменемхета.

— Что я хотел бы узнать? Я скажу. Почему он такой огромный? Почему так отличается от других храмов? Почему называется храм Змеи?

— Мы, жрецы, полагаем, что это никакой не храм. Все, что мы о нем знаем, мы не можем проверить. Люди рассказывают о нем друг другу шепотом. Сам я слышал, что, в отличие от нашего храма, его залы не ведут в святая святых, где располагается изваяние божества. В храме Змеи комнат и залов бесчисленное множество, и любой, кто попадет туда, заблудится и больше никогда не увидит света. Говорят, что залы в этом храме темные, восходящие галереи еще более запутанные, а галереи нисходящие ведут в склепы, где царит вечная ночь.