По багровой тропе в Эльдорадо - страница 28
Наученный горьким опытом, Гонсало Писарро распорядился хорошо обращаться с «разумными людьми», как назвали мы местных индейцев. Конечно, каждый солдат понимал это по-своему: нельзя сказать, чтобы «разумным людям» приятно жилось с нами. Но все-таки случаев грабежей и избиения жителей было гораздо меньше, чем обычно. Здесь мы узнали от индейцев, что до Великой реки еще очень далеко и что путь вдоль берега будет проходить по непролазным дебрям.
Писарро собрал военный совет. Первым на нем выступил Франсиско Орельяна. Он предложил круто изменить маршрут и повернуть на север, в сторону селений Пасто и Папаян, несколько лет назад покоренных испанцами. Прежде чем выступать на совете, Орельяна все обдумал и взвесил, доводы его были весьма убедительны. Вот-вот должны были начаться дожди, а что такое период индейских дождей, войско Писарро успело почувствовать на своей шкуре — достаточно вспомнить хотя бы Сумако. Но там солдаты отдыхали, теперь же им предстояло пробираться через дикие заросли. На север же ведут неплохие дороги, и в дальнейшем идти пришлось бы не лесом, а саваннами. Там, на севере, много селений, гораздо легче найти провиант. А здесь, на пустынных берегах Напо, войско обречено на голод.
Но Писарро начисто отверг предложение Орельяны. Золото Эльдорадо слепило его. «Только вперед!» — твердил он. Губернатор настаивал на продвижении вдоль Напо к Великой реке и предлагал построить бригантину, которая везла бы больных, раненых и все снаряжение. Капитан горячо возражал ему, еще и еще пытался доказать губительность такого решения. Страсти разгорались. И тогда Гонсало Писарро закрыл совет. Он никого не желал больше слушать. Теперь он повелевал, и приказы его обсуждению не подлежали.
Будто в насмешку, постройкой бригантины он поручил руководить сеньору Франсиско Орельяне. И тут я вынужден сказать, при всей моей нелюбви к Гонсало, что на этот раз он поступил разумней разумного, ибо лучшего распорядителя, чем сеньор капитан, сыскать было трудно.
Не буду подробно останавливаться на том, как строилось наше судно. Скажу только, что в прилежных руках недостатка не было. Нашлись среди солдат и понимающие корабельщики. Плохо было с железом: большая часть гвоздей пропала при переходе через горы и леса, а оставшихся не хватало. И тогда Франсиско де Орельяна вместе с несколькими солдатами обошел весь лагерь, собирая железо, из которого можно было бы сделать гвозди. Затем обнаружилась другая беда: нечем было шпаклевать судно — не было в буйном лесном царстве деревьев, дающих нашу корабельную смолу. Однако индейцы принесли из лесу комки какой-то своей, очень странной и упругой смолы, и она оказалась вполне пригодной для судна.
Бригантине дали имя «Сан-Педро». Она не блистала красотой — рядом с изящными и могучими каравеллами она выглядела бы неуклюжей, уродливой карлицей. В сущности, это была не бригантина, а лодка, только очень большая, с двумя мачтами, палубой и трюмом. Плавать она могла как под парусами, так и на веслах, для которых в борту «Сан-Педро» было прорублено несколько пар отверстий. Нет, кораблем ее назвать было бы, конечно, преувеличением. И все же продвигаться вперед, имея под рукой даже такую неказистую посудину, было несравненно легче, ибо теперь мы смогли продолжать путь налегке, не заботясь о переноске через леса, болота и реки снаряжения и наших больных, которых становилось все больше. За бригантиной следовали пятнадцать индейских каноэ с солдатами. Но основная часть войска тронулась в путь пешком, вдоль берега Напо.
И вот через два дня после нашего выхода из селения Судна начались проливные дожди, которые принесли нам великие страдания и беды.
Сейчас, вспоминая подробности великого похода, я могу без преувеличения сказать, что невзгоды, пережитые нами, были выше человеческих сил. Будь на нашем месте обыкновенные люди, они не вынесли бы и половины выпавших на нашу долю тягот. Но мы не были обыкновенными людьми. Мы были конкистадоры — опьяненные призрачной мечтой, бредившие наяву, исступленные и фанатичные создания, способные не есть и не спать по нескольку суток, готовые на любые злодейства и подвиги ради свершения своих золотых грез. Да, я говорю «мы», ибо не вправе вычеркивать свое имя, как бы мне этого ни хотелось, из списка тех, кто своей и чужой кровью вписал самые черные страницы в историю Индий. Я был в их рядах, я делил с ними все тяготы и лишения, и меч мой служил жестоким целям конкисты.
Но я отвлекся, я забыл о своем долге — быть честным и беспристрастным летописцем событий, свидетелем и участником которых я стал. И поэтому я оставляю малоинтересные читателю рассуждения и вновь перехожу к рассказу о продолжении великого похода, а именно к той его части, что повествует о времени великих дождей, которые застигли нас в пути вдоль берега стремительной и мутной реки Напо.
И раньше, когда войско отдыхало на склоне Сумако, нудные проливные дожди причиняли нам немалые неприятности. Но тогда, прячась в индейских хижинах, мы еще кое-как могли мириться с бесконечными потоками, что струились с неба на землю: у нас был кров, была пища и была возможность ждать. Всего этого нам мучительно не хватало теперь. Косые струи дождя, швыряемые порывами ветра, не оставляли ни единого сухого клочка: одежда и, казалось, даже тело, были пропитаны влагой. Безжизненным и мрачным выглядел лес: уныло провисли под тяжестью падающей воды спутанные лианами ветви, ставшие похожими на мокрые тряпки, забились в потаенные щели, гнезда и норы обитатели зеленого царства. Почва под ногами стала топкой и обманчивой, и повсюду появлялись — прямо-таки на глазах у нас — обширные и глубокие дождевые лужи — настоящие озера. Бурливая река, ежедневно пополняемая ливнями, теперь не вмещалась в свое прежнее ложе — ее воды затопляли прибрежные заросли и вынуждали нас что ни шаг искать обходных дорог. А когда солнцу изредка удавалось пробить свинцовую пелену туч и пригреть разбухшую от воды землю, становилось совсем невыносимо: мы валились с ног, задыхались от обилия испарений. Даже листья в эти минуты источали пар…
