От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го г - страница 19
Тут мы узнали, что после ожесточенной битвы русские подожгли Смоленск и покинули, оставив его завоевателям. Это плохое предзнаменование убедило нас, что русские способны пойти на самые крайние меры, но не покориться захватчикам. На следующий день мы подошли к этому несчастному городу, но принц отдал приказ стать на привал в лесу недалеко от поместья Новый Двор, примерно в трех лье от города, а сам отправился к Императору.
Здесь я встретил одного из своих друзей – он возвращался из Смоленска и подробно рассказал о битве, которую видел собственными глазами.
«Позиции, которые мы занимали до 13-го августа убеждали противника, что мы атакуем Смоленск с правого берега Борисфена, но Император, совершил быстрый и неожиданный маневр и перевел всю армию на левый берег. В тот же день король Неаполя (Мюрат), командующий авангардом, при поддержке герцога Эльхингенского (Ней) прибыл в Красное и, как вы уже знаете, – сказал офицер, – дал бой 25-й русской дивизии, насчитывавшей 5 000 пехоты и 2 000 кавалерии. После этой прекрасной битвы в наших руках оказалось несколько пушек, а также военнопленные. После этого успеха, Наполеон, уже утром 16-го подъехал к Смоленску. Этот город окружен древней стеной, укрепленной башнями. В окружности она имеет около 8 000 шагов, толщина ее около 10 пье, высота – 25 пье. Углы крепостной стены укреплены огромными башнями виде бастионов, большинство из них снабжены крупнокалиберными пушками».
«Русские по-прежнему ожидали нападения с правого берега Борисфена, и основная часть их армии находилась именно там, но заметив, что мы перешли на левый берег, они развернулись и быстро направились к тому месту крепости, где мы атаковали их. Они сражались упорно и мужественно, поскольку перед тем, как покинуть армию император Александр приказал им держать Смоленск».
«После разведки проведенной 16-м полком, Император доверил левый фланг герцогу Эльхингенскому (Ней), князь Экмюльский (Даву) командовал центром, князь Понятовский – правым флангом, а в качестве подкрепления выступала кавалерия короля Неаполя. Гвардия и 4-й корпус находились в резерве. Кроме того, ожидался 8-й корпус герцога Абрантеса (Жюно), но генерал потерял дорогу и заблудился».
«Половина день была потрачена на рекогносцировку. В Смоленске противник располагал 30 000 человек, остальные находились в резерве, на правом берегу, связываясь с основными силами с помощью мостов. Но Наполеон, заметив, что гарнизон использует любую свободную минуту для укрепления крепости, приказал князю Понятовский двигаться вперед, держа с левой стороны Смоленск, а справа Борисфен. Он посоветовал князю с помощью пушек уничтожить мосты и, тем самым разрушить связь между берегами. Князь Экмюльский (Даву), шедший по центру, атаковал два укрепленных пригорода, каждый из которых защищало около 8 000 пехоты. Генерал Фриан занял позицию между 1-м корпусом и поляками».
«К полудню легкая кавалерия генерала Брюйера отразил русскую, и завладела холмом недалеко от моста. Здесь была установлена батарея из 60-ти пушек. Она открыла такой меткий и мощный огонь по противнику, находящемся на противоположном берегу, что им пришлось отойти. Против нашей батареи стояли две вражеские по 20 пушек каждая. Князь Экмюльский (Даву) доверил атаку на пригороды справа генералу Морану, а те, что находились слева – генералу Гюдену. После мощного ружейного залпа, эти две дивизии сломили противника, преследовали русских солдат до самых укреплений, где они и встретили свою смерть. На левом фланге герцог Эльхингенский (Ней) взял окопы русских, а их самих заставил укрыться в городе, в башнях, или на бастионах, которые они упорно защищали. Генерал Барклай-де-Толли, видя, атака города продолжается, отправил подкрепление, состоявшее из двух дивизий и двух гвардейских полков. Бой продолжался всю ночь, но вскоре после наступления вечера, над городом поднялись толстые столбы дыма. И чем темнее становилось, тем лучше было видно, как с невероятной быстротой распространяется пламя. Город пылал, и в эту прекрасную летнюю ночь он походил на Везувий, каким его видели жители Неаполя».
«В час ночи разрушенный город опустел. Наши первые гренадеры, готовились к решительному штурму, назначенному на два часа, но к своему удивлению обнаружили, что враг ушел и город покинут. Потом мы вошли в Смоленск и обнаружили на стенах множество брошенных неприятелем пушек».
«Вы никогда, – сказал мне этот офицер, – не сможете представить и понять, как страшно выглядел тогда Смоленск, а я до конца своей жизни не смогу забыть этого зрелища. Улицы и площади устилали тела мертвых и умирающих русских. При свете пожаров они выглядели просто кошмарно. Ах! Как дорого должны заплатить те князья, которые способны так запросто, просто для удовлетворения своих амбиций, обрушить на свой народ такие бедствия.
На следующий день (19-го августа) мы вошли в Смоленск, в пригород, раскинувшийся вдоль берега реки. Куда бы мы ни шли, везде были только руины и тела погибших. Дворцы догорали, от них остались только полуразрушенные стены. Среди обломков мы видели обугленные останки их несчастных обитателей. Уцелевшие дома были переполнены солдатами, а у дверей стояли их обездоленные, обреченные на голодную смерть хозяева со своими семьями. Только церкви могли немного утешить и приютить бездомных. Глубоко почитаемый русскими и известный всей Европе кафедральный собор, стал прибежищем для несчастных, сумевших избежать смерти от огня. Туда стекались люди целыми семьями, они располагались просто на полу, и даже в алтарной части. Мы видели умирающего старика, чей последний взгляд был направлен на образ святого, которому он молился всю свою жизнь. И жалобно плачущего младенца, призывающего свою мать, а она, сломленная горем, стараясь убаюкать его, прижимала к своей груди, и ее слезы капали прямо на ребенка.
