От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го г - страница 26
Хоть мы и были крайне измучены, мы понимали, что поспать крайне необходимо, но множество тех, кто был так опьянен надеждой на успех и славу завтрашнего дня, абсолютно не могли заснуть. В течение долгих бессонных часов, в тишине и мраке ночи, когда затухающие костры бросали последние отблески света на оружие, лежащее рядом со спящими солдатами, они предавались глубоким размышлениям. Они вспоминали самые чудесные эпизоды нашей странной экспедиции, размышляли о результате битвы, которая должна была решить судьбы двух могущественных империй. Они сравнивали тишину ночи с грохотом завтрашнего дня. Им казалось, что смерть уже витает над их тесными рядами, и лишь мрак ночи мешал им увидеть, кто же эти несчастные жертвы, они думали о своих родителях, о своей стране, и, не имея никакого представления, увидят ли они все это, погружались в самую глубокую меланхолию. Но вдруг, на рассвете раздался барабанный бой, офицеры призвали к оружию, солдаты бросились по своим взводам. Все ждали сигнала к действию. Полковники, возглавляющие свои подразделения, приказали трубачам трубить, и каждый капитан, окруженный своей ротой, зачел вслух следующее воззвание:
«Солдаты!
Вот сражение, которого вы так желали. Победа в ваших руках. Она нам так необходима. Она даст нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение домой! Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, при Фридланде, Витебске и Смоленске, и потомки с гордостью вспомнят о ваших подвигах в этот день и скажут о вас: «Он был в великой битве под стенами Москвы».
Точность и истинность этих слов охватили всех, мы приветствовали их восторженными криками. Одних переполняла жажда славы, другие надеялись на щедрую награду, но все понимали, что сейчас мы или победим, или умрем. К естественному чувству самосохранения добавились идеи долга и отваги. Сердца пылали, все рвались вперед, и каждый думал, что этот важный день изменит его жизнь, и он станет одним из тех избранных, рожденных для того, чтобы вызывать зависть своих современников, и восхищение потомков.
Таковы были чувства, переполнявшие нашу армию, а яркие лучи ослепительного солнца, пробились через густой туман, в последний раз осветило многих из нас. Говорят, что в этот момент Наполеон воскликнул: «Это солнце Аустерлица!». Битва вот-вот должна была начаться, армии прекрасно видели друг друга, канониры стояли у своих пушек. Зависла тревожная тишина – все ждали сигнал к атаке. Наконец (7-го сентября), ровно в 6 часов утра, выстрел одной из пешек нашей главной батареи, объявил о начале битвы. Наша 13-я дивизия тотчас двинулась на Бородино, которое противник уже поджег. Наши войска перешли реку и вошли в село. Приказ гласил, что им следует закрепиться здесь, но в порыве свойственного истинным французам энтузиазма, они переправились через Колочу и завладели одним из мостов, связывающих деревню с возвышенностью. Именно тогда генерал Плозонн, желая умерить пыл солдат из 106-го, побежал к мосту, чтобы отозвать их, но тут его сразила пуля. Он был любимцем армии, смерть его вызвала искреннюю печаль. И в связи с этим, храбрость 92-го полка заслуживает особой похвалы. Видя, что 106-й слишком далеко, полк перешел мост и устремился на выручку к 106-му, который бы и в самом деле, не получив поддержки, неизбежно погиб.
В то время как 13-я дивизия вела бой у Бородино, 14-я четырнадцатого, перешла Колочу и вошла в ров у главного редута, откуда противник вил страшный и разрушительный огонь. В этот день вице-король помимо своего собственного корпуса получил под свое командование дивизии Жерара и Морана, (1-я и 3-я дивизии 1-го корпуса). В восемь часов, вступившая в бой и занимавшая правый фланг 4-го корпуса дивизия Морана, была яростно атакована в момент подготовки к маршу на редут, и этот маневр предполагался при поддержке дивизии Жерара. Тем не менее, в то время как генерал Моран сдерживал натиск противника, его отдельно стоящий слева 13-полк атаковал редут. Атака удалась, наша артиллерия тотчас заняла высоту и получила то преимущество, каким до того более двух часов владели русские. Те пушки, которые до сих пор наносили нам страшный урон, теперь были направлены на врага, и бой, который, по мнению русских уже подходил к концу, на самом деле только начался. Часть их пушек мы использовали, а остальные отправили в тыл. Князь Кутузов понял, что все кончено. Тем не менее, он решил сделать еще одно усилие и, во имя поддержания своей полувековой военной репутации, он возобновил бой и направил все силы, чтобы отбить захваченные высоты. Триста пушек, установленных на этих высотах, сеяли смерть и хаос в его рядах, его солдаты массово гибли у подножия этих редутов, которые были построены их руками, и которые они считали оплотом Москвы, их древнего и священного города.
13-му полку, атакованному со всех сторон не удалось сохранить редут, поскольку он не получил поддержки 3-й дивизии, ведь та только-только получила приказ вступить в бой. Таким образом, этот храбрый полк, возглавляемый генералом Бонами, вынужден был уступить превосходящей силе противника и отойти. А дивизия генерала Жерара продолжала удерживать высоту, несмотря на мощные атаки русских.
Враг, вдохновленный таким успехом, подтянул резерв, надеясь нанести решающий удар – частично он состоял из императорской Гвардии. Собрав все силы, он напал на наш центр, на который сейчас опирался наш правый фланг. Был момент, когда мы боялись, что в этом месте наша линия будет прорвана, и мы потеряем захваченный накануне редут. Но генерал Фриан, выставив 24 пушки, остановил их атаки – он два часа картечным огнем косил ряды неприятеля, а тот не мог идти вперед, но и не желал отступать. Пока они оставались в состоянии такой неопределенности, мы воспользовались ею, чтобы вырвать у них победу, которую, как они считали уже у них в руках.
