От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го г - страница 28
В этот памятный день Император постоянно оставался позади центра своей армии. На самом краю правого фланга герцог Эльхингенский (Ней) безуспешно пытался захватить позиции русских, поэтому Император послал туда в качестве подкрепления вестфальцев и поляков и русские отступили, понеся большие потери.
Хотя мы и взяли два редута, у противника имелся еще третий, расположенный на другой возвышенности, за оврагом. Именно оттуда, установив там несколько хорошо действующих батарей, они вели постоянный, непрекращающийся огонь по нашим полкам, часть которых укрылась в лесу, а часть находилась за большим редутом. Несколько часов прошло в бездействии и только пушки изрыгали огонь, сея смерть во все стороны. Картечью убило генерала Юара, командующего 2-й бригадой 13-й дивизии. В тот же день погиб и генерал Плозонн. Они вместе шли по жизни, но смерть не разделила их – они оба были похоронены на этом поле, ставшем свидетелем их доблести и мужества.
4-й корпус, который, с десяти часов утра бесстрашно отражал атаки противника, не был единственным, понесшим тяжелые потери. В течение всей битвы каждый корпус оплакивал смерть одного или нескольких своих командиров. Мне пришлось бы сильно отклониться от рассказа и долго перечислять имена всех генералы, отдавших свои жизни во имя победы в этой кровавой битве, но были такие, которых за их мужество и воинский дух уважала вся армия. Именно такое качество, как исключительная храбрость, привлекало к ним всеобщее внимание. Они были предметом общего внимания и восхищения, а их жизнь, и обстоятельства, при которых они погибли, будут изучаться с живейшим интересом. Я хочу упомянуть генерала Огюста Коленкура, который был убит у входа в главный редут во главе 5-го кирасирского. Он погиб в расцвете сил, а количество битв, в которых он участвовал, превышало число его лет. Воинская доблесть в нем объединялась с исключительной галантностью. Он был прекрасно образован, элегантен, энергичен, благороден и щедр. Короче говоря, он был наделен всеми качествами и всеми достоинствами, которые являются отличительными чертами истинного французского солдата. Кроме имен генералов Плозонна и Юара, о которых я уже говорил, мы очень скорбели о гибели бригадных генералов Компера и Мариона, а также генерала графа Лепеля – адъютанта короля Вестфалии, не забыв при этом отдать дань уважения бесстрашному Монбрену. При виде его невероятной отваги нас уже давно терзало печальное предчувствие, что такой воин непременно падет на поле боя. Достойный преемник генерала Лассаля – тоже погибшего – он был воплощением чести нашей легкой кавалерии. Число раненых генералов составило тридцать, среди них дивизионные генералы Груши, Рапп, Компан, Моран, Дезе, де Ля Уссе, и др.
День продолжался, а число жертв все росло. Пушки ревели с неослабевающей яростью, и продолжали свое кровавое дело. Вице-король без устали, и не обращая внимания на опасность, под градом картечи и пуль объезжал поле боя. Стрельба продолжалась, а к вечеру так активизировалась, что позади большого редута пришлось поставить Висленский легион генерала Клапареда. Более часа мы оставались в таком неудобном положении, когда князь Невшательский (Бертье) и вице-король начали совещание, продолжавшееся до ночи. По его окончании принц Евгений отдал распоряжения своим войскам и стрельба прекратилась. Враг тоже немного поуспокоился, он дал только несколько залпов, а поскольку его последний редут молчал, это убедило нас, что, что русские начали подготовку к отступлению на Можайск.
Прекрасная в течение всего дня погода, к вечеру испортилась, стало холодно и сыро. Армия поставила бивуаки прямо на поле боя. Вице-король, который с четырех часов утра не сходил с коня, отправился на холм, где стала Королевская Гвардия. Там он ожидал, когда поставят его палатку, но поскольку его слуги заблудились, Его Высочество и его свиту гостеприимно принял генерал Лекки, хотя он мог предложить нам только ужин без хлеба и двуколку вместо постели. Ею принц и воспользовался. Это был самый суровый лагерь – людям и лошадям нечего было есть, а отсутствие дров предвещало нам холодную ночь.
Рано утром (8-го сентября) мы вернулись на поле боя. Все наши предположения, сделанные накануне, сталь явью. Противник, видя то бесстрашие, с которым мы захватили его редуты, решили оставить свои позиции и уйти. Проходя по тем местам, где они стояли, мы имели возможность судить о том, что русские понесли колоссальные потери. Все пространство, площадью примерно в один лье, вся земля была усеяна мертвыми и ранеными. В воронках от разорвавшихся снарядов останки людей и лошадей лежали просто вперемешку. Огонь наших гаубиц был настолько разрушительным, что по всей равнине высились горы трупов, а оставшееся пространство было покрыто либо обломками пик, ружей, касок и кирас, либо картечью и пулями, коих было так много, что это напоминало выпавший после сильной бури град. Но самым ужасным были овраги – почти все раненые, способные передвигаться, прятались там от огня. Эти несчастные, горами лежали друг на друге, истекая кровью, испуская страшные стоны и, громкими криками призывая смерть, страстно умоляли нас положить конец их мучениям.
В то время как конница преследовала противника, вице-король приказал своим инженерам уничтожить редут, и поскольку 4-й корпус уже разбил здесь лагерь, предполагалось, что мы должны провести здесь ночь. Также, Его Высочество приказал своему штабу разместиться в церкви деревни Бородино, единственном уцелевшем после битвы здании, но он было полностью наполнено ранеными, а хирурги занимались их лечением. Тогда штаб принял решение поселиться в деревне Новое, недалеко от дороги на Можайск, на берегу Колочи. Там, недалеко от усадьбы были замечены несколько отрядов казаков, но им пришлось отступить.
