Золото Удерея - страница 63
Андрей не совсем понимал, что с ним происходит. Он прижимался к ней, неистово гладил и мял ее, сердце билось так, что казалось, весь он превратился в пульсирующий комок мышц. Внезапно волна горячей истомы, прокатившись по всему телу, рванулась к низу живота и выплеснулась стыдно и мокро. Андрей отпрянул от Марфы, красный от смущения и беспомощности, надо было что-то делать, но он не знал что. Дыхание перехватило. Он боялся, сейчас она засмеется, и тогда… он просто умрет от позора. Этого не случилось.
— Что ты? — улыбаясь, мягко спросила она и пуговка за пуговкой стала расстегивать кофту.
Девичья грудь, вырвавшаяся из тесного заточения, светилась бархатной кожей. Она легко провела рукой по голове, волна льняных волос упруго скатилась на плечи и грудь. Все эти завораживающие минуты растянулись в вечность. Андрей не мог оторвать взгляда, п то, что с ним только что произошло, как-то незаметно растаяло в уютном сумраке и блеске глаз лежавшей перед ним женщины…
— Иди ко мне, — протянув руку, прошептала она.
Андрей не мог даже шевельнуться.
— Иди же. — Она, чуть привстав, стащила с себя юбку.
Андрей замер — голая, совсем. Он отвел взгляд, но она взяла его за руку.
— Иди же, милай, иди ко мне, я вот она, вся твоя, что хошь делай, — шептала она, мягко прижимаясь к его руке.
Она смотрела в его глаза. Смотрела прямо, без малейшего намека на укор или насмешку, охватывая взглядом своим всего его, как может глядеть только мать на любимое свое дитя. Взгляд этот успокаивал и в то же время манил, дразня своей откровенностью и отчаянной решимостью. Она словно говорила своим взглядом «И мне тоже можно! Все! Все, что захочу!». Андрей не заметил, как руки ее, как бы обволакивая его тело, осторожно сняли рубаху, те же руки освободили его ноги от сапог и они же обнажили все то, что обнажать на людях не принято. И Андрею почему-то не было стыдно или неловко от своей наготы, и он покорно отдался этим нежным рукам. Все случилось. Она вела его по этой неизведанной им еще тропе жизни осторожно и уверенно. Помогая и подсказывая гак, что он был уверен, что это все он сделал сам. Он одержал первую в жизни победу, победу над женщиной, в которой победителями были два счастливых человека, он и она. Это было счастье обладания друг другом. Каждое соприкосновение, каждое движение возносило и возносило Андрея куда-то в неведомый мир, где все просто, легко и понятно. Ты отдаешь частицу себя и получаешь частицу счастья. И ты ясно понимаешь, что иначе просто невозможно… Никогда больше в отношениях с женщинами, а их у поручика было более чем достаточно, этого не случалось. Никогда, до встречи с Пелагеей.
Притворство, жеманство светских дам, готовых на все ради интриги, ради того, чтоб развлечься да наставить рога своим мужьям, занимающимся от скуки тем же самым, в свое время быстро оттолкнули поручика от желания обзавестись собственной семьей. Посвятив себя службе воинской, на примере великого Суворова, он долго вел аскетический образ жизни. Принимал участие во всех баталиях того времени, избегая двора, куда за заслуги и по праву рода своего не раз приглашен бывал. Потому и в продвижении по службе оказался забыт. А когда тяжелое ранение получил, то и вовсе вышел в отставку. Но, как человек приученный к походам, долго в Петербурге не засиделся и с радостью принял предложение от своих высокопоставленных и влиятельных друзей и родственников возглавить компанию по приисканию золота на Удерей-реке, о которой просто легенды слагались на берегах Невы. Здесь-то и настигла его любовь, о которой он уже и не мечтал.
В дверь тихо постучали. Пелагея на цыпочках подошла к двери.
— Кто? Чего надобно? — шепотом спросила она, слегка приоткрыв.
— Господина поручика сотник Пахтин по неотложному делу, — прогудел в ответ служка.
— Тихо ты! — зашипела на него Пелагея.
— Слышу, слышу, сейчас спущусь, пусть ждет. — Андрей, смахнув с лица дрему, сел в постели и потянулся за одеждой.
— Позволь, я сама тебя одену? — метнулась к нему Пелагея.
— Этак ты совсем меня разбалуешь, — притянул к себе и поцеловал Пелагею поручик. — Подай рубаху.
Внизу в трактире поручика ждал Пахтин. Они вернулись в село. Спиринский ушел в номер привести себя в порядок и отчего-то задержался. Пахтин жил тоже здесь и управился быстрее, потому и ждал Белоцветова в одиночестве.
— Что прикажете, господин сотник? — услужливо спросил трактирщик.
— Рюмку водки и закусить.
— Чем закусить изволите, у нас свежий таймень, только-только с реки, поджарить?
— Давай все в тройном размере.
— Будет исполнено.
— Здравия желаю, сотник. Сидите, сидите. Как съездили? Какие успехи? Где Яков? Что про Федьку-душегубца проведали? — засыпал Пахтина вопросами поручик, садясь к столу.
— А вот и Яков, присаживайся, сказывайте.
— Так прознали кое-что. — Пахтин подробно рассказал все, что они вызнали об убийстве Панкрата Соболева…
Через час содержание их разговора стало известно Никифорову.
— Ну, и что делать будем?
Тяжелым взглядом смотрел хозяин на Косых, тяжелым. Потому так смотрел, что помнил тот разговор в баньке, хоть пьян был, но помнил, что Косых сказал: «Да иичё он не нашел, казачок тот», а он нашел. Пыж из ружья стреляный. Только и всего, а цена этому пыжику — жизнь человечья. Причем жизнь не Панкрашки Соболева, не Федьки Кулакова! А его жизнь, Ивана Косых, потому как оплошал, оплошал и хозяина подставил. В пыточную возьмут, молчать не будет, все выложит! Как камни тяжелые ворочались мысли в голове Никифорова. Как ни крути, вместе выворачиваться надо.
