Колодец в небо - страница 126
И все же не темное прошлое народного избранника испортило мое ощущение мира в этот день. Если б темное прошлое каждого избранника портило ощущение дня, то и дней бы на этих избранников не хватило. Меня переклинило раньше.
Когда?
Когда узнала об исчезновении Маринкиного сына? Внутри что-то сжалось, но не это меня так перевернуло. За прошлый год мне столько раз грозили жизнью сына собственного, что, быть может, я обросла панцирем – нельзя бояться каждый день, так и с ума можно сойти, а кто же тогда будет воспитывать мою девочку…
Девочку…
Девочку, которую еще надо родить, и нерождением которой мне угрожает невидимый «кто-то». Значит, меня все же достали, сломали эти угрозы? И я боюсь, страшно боюсь, что могу ее потерять, но не желаю себе в том признаваться, ибо страх вредит той маленькой барышне, что внутри у меня. Боюсь, что нечеловечески жестокий кто-то (Лиля – не Лиля, какая разница, кто и зачем, с какой целью угрожает жизни моей девочки) может подстроить чудовищное стечение обстоятельств, из которого мне не выйти живой?
Неужели все же Джилл угрожает? Ей-то зачем? Что за тайны Силиконовой долины?
Понимаю, еще подобные кровавые страсти разыгрывались, если бы Никита, нормальный живой Никита, уезжал из Америки в Россию, от них к нам. Тогда еще, собрав все свое воображение, я могла бы представить себе эту типичную американческую вайф в роли кровавой злодейки, желающей извести незаконно зачатое от ее мужа дитя в надежде, что без дитя и муж от нее ко мне не уйдет.
Но какой смысл делить погибшего мужа теперь, когда Никиты нет?! Нежелание все, что осталось после Никиты, с еще одной наследницей делить?! Так Джилл сама спокойно помогала Димке разобраться во всей этой бюрократической казуистике с оформлением наследства. Бюрократия – что в Америке, что в России – везде одинакова, черт голову сломит. И сама говорила, что ближе нас с Димкой теперь для нее и ее дочери людей нет. Ох, не верится, что все это страсти Джилл. Вот и Лешка в это не верит… Лешка…
А если…
Аж холодный пот прошиб. Потек предательскими струйками по спине.
– Ой, а печку посильнее включить нельзя? – попросила я думского водилу, который явно счел меня мало вменяемой дамочкой – то окно мне требуется открыть, чтоб вся инеем покрылась, то отопления надобно прибавить. Водила покосился, но окно закрыл и подогрев сиденья включил. Через минуту мой зад подогревался так, что стекающий по спине пот усилился, но перестал быть холодным.
Если это какая-то из бывших Лешкиных жен решила травлю устроить? Та же Ирка, из-под носа которой я увела колье из желтых бриллиантов в Куршевеле? Не из-за колье, конечно… В июне, когда была зачата моя девочка, Лешка еще не был подсудимым, а был еще вполне себе олигархом. И в день, когда прилетел из своей Америки Никита, Лешка, вызволив меня из плена, сидел у меня на еще не отремонтированной квартире. Его внезапное появление в моей жизни могли просчитать «посторонние наблюдатели», и вполне могли списать моего «безмужнего» ребенка на бывшего олигарха.
Может, Ирке пришло в голову, что я беременна от Лешки? Но Ирке теперь какая разница? Насколько я знаю, развестись и отсудить свою долю «совместно нажитого имущества» третья по счету мадам Оленева успела прежде, чем мужа выпустили из Бутырки, и много прежде, чем окончательно разорили «АлОл». Теперь ей должно быть безразлично, сколько еще у бывшего мужа появится наследников, тем более что наследовать уже почти нечего. Впрочем, с этой дамочки станется… Да и кто его, Лешку, знает. Вдруг у этого гения бизнеса еще парочка нефтяных империй за пазухой припрятана? Надо изложить эту версию Лешке, когда от Маринки возвращаться будем.
И все же… все же…
Не то чтобы я этих угроз боюсь…
Хотя боюсь. Чего уж там, боюсь…
Страх этот противный, противненький. Но с прошлого мая, когда меня стали стращать, призывая не быть дурой, к страхам я успела привыкнуть. Напротив, без страха уже как-то не по себе. Чего это мне так спокойненько? Неспроста это мне так хорошо… Адреналинчику, что ли, не хватает.
Не страх меня тревожит, а то, что мой страх на нерожденной девочке отразиться может, ее психику испоганить. И то, что страх этот, как магнит, вытаскивает наружу огромное количество тщательно запрятанных глубоко внутри меня собственных моих комплексов и фобий…
Например, что я буду делать со своей девочкой? Сорок мне уже, через месяц после девочкиного рождения будет сорок один. Это с Димкой, еще не зная, что к чему, я могла в тогдашние свои девятнадцать лет броситься в материнство бездумно и отчаянно, как с волнореза в воду вниз головой, и понять, что вода ледяная, уже нырнув, когда хочешь не хочешь, а не остается ничего, кроме как до берега доплыть. И, не прощая Никиту за то его давнее предательство, оставаясь одна с маленьким сыном на руках, я тоже исключительно по собственной дурости, по незнанию, насколько тяжело достанется мне эта жизнь, бросилась в нее вниз головой. Теперь, единожды выплыв, бросаться страшнее…
И дело не в деньгах, которых не было у меня в ту пору, когда я одна осталась с маленьким сыном, и которые есть теперь. Деньги, как показывает опыт моего друга, недавнего олигарха Алексея Оленева, это очень странный предмет – он если есть, то его сразу нет.
Дело в другом. Я знаю, что без этой девочки мне теперь не жить. Но и как я буду жить с девочкой, я пока не знаю. Хватит ли сил? В мои сорок хватит ли сил и полноты ощущения жизни, чтобы девочку мою вырастить и жизнью этой наполнить? Иначе зачем ей вместо мамы старая засохшая карга, которой к тому же отчего-то сегодня весь день то жарко, то холодно? Не была б беременная, решила бы, что ранний климакс настал.
