Колодец в небо - страница 145
Она сидела и боялась, что эта чудесная картинка исчезнет прежде, чем она успеет наполниться этой живительной силой до края. До края, который позволит ей еще хоть какое-то время выживать. И жить.
Сейчас маленький шарик радости, скачущий на ладошке ее сына, словно стал последним дюймом в пробивании головой того заброшенного, замусоренного, засыпанного собственным отчаянием и ненавистью к себе небесного колодца, ни пробить, ни прочистить который она не могла. Или мыльный пузырик просто совпал с ее решением. Решением не изменять себе. Завтра она с детьми уедет из этой квартиры, где прошли пятнадцать лет ее семейной жизни. Отец отдал ей ключи от старенькой квартирки ее дедушки, где в последние годы жил ее сводный брат. Брат уехал работать по контракту в Германию, запущенная квартирка в старом, почти аварийном доме вовремя опустела, словно подталкивая ее решимость.
Теперь она стояла на этом балконе в последний раз, чувствуя, что внутри отпустило. Словно засохло. И перестало так невыносимо болеть.
Кто знает, отчего так случилось в этот миг. Может, где-то там, где решаются наши судьбы, ей разрешили не мучиться. Не страдать. А просто поверить в то, что она тысячи раз с упорством, достойным лучшего применения, повторяла своим отчаявшимся клиентам: «Не надо трясти неспелых яблок. Нужно уметь ждать. Жизнь, она длинная-длинная. И в ней возможно все. Абсолютно все. Даже счастье. Только слишком ждать его нельзя. Запрещено. Иначе можно и не дождаться той поры, когда поспеют яблоки».
40. Пожар Манежа
(Женька. Cейчас)
– Мамочки! Ой! Мама-мамочка! Господибожемой! Мамочкимамочки! Ой! Ой! Ооотпустило. Что? Видела, конечно, что красный. Но на перекрестке же никого не было. Отпустите меня, товарищ лейтенант, я в роддом опаздываю!
– Кто в роддом опаздывает? Вы в роддом опаздываете?!
Черт бы побрал эти объемные куртки. Под ними и девятимесячного живота не видно. Лейтенант тормознул мой летевший на все красные «Магеллан», в надежде на приличный куш с зарвавшегося богатея, а тут тетка какая-то, роддом какой-то…
– Рожу я сейчас. Схватки уже через каждый две минуты, еще полминуты и начнется… Ой, ой…
Гаишник – мальчишка чуть старше Джоя. Несмотря на приличный для середины марта холод, его от моих криков даже пот прошиб.
– А куда ж вы со схватками за руль вперлись! Врежетесь же! Отвезти вас, что ли, некому было? Что ж одна-то?!
Не объяснять же милому мальчику, что я не одна. Что со мной Никита. Только его никто, кроме меня и кроме нашей девочки, не видит.
– А что мне было делать?! Весь центр города из-за выборов и из-за пожара перекрыт. Пока «Скорая» ко мне доедет, я на улице рожу. Ой, мамочки, господибожемой, только бы дотерпеть…
– Здесь роддом поближе есть… – пытается советовать побледневший гашник.
Отчаянно машу головой.
– Ни-за-что! Мне только в свой роддом надо! Отпустите меня, товарищ милиционер, не то роды принимать будете!
Лейтенант уже дрожит от моих криков. И отпускать меня ему нельзя – что как на следующей схватке красный свет не замечу и врежусь. И ответственность на себя он брать боится. Наконец, пока я снова захлебываюсь в криках, что-то кричит в рацию, потом трясет меня за плечо.
– Руль удержишь? – с перепуга гаишник переходит на «ты». – За мной поедешь! Сейчас нам зеленый коридор организуют.
Ответить ничего не могу, только губу до крови кусаю, и головой машу.
Гаишник впрыгивает на свой мотоцикл, и, врубив мигалку, выезжает на середину проспекта. Плохо различая силуэты за окном, вижу только эту вращающуюся мигалку – удержать бы ее взглядом.
Господи, только бы до роддома дотерпеть! Никитушка, помоги, помоги, родненький! Нам с манюней еще чуть-чуть продержаться надо! Мы уже с ней столько пересилили, столько смогли. Выжили, даже когда вопреки всяческой медицинской логике отказавшая у меня месяц назад почка должна была нас убить. Маринку тогда возжаждавший древних камей Волчара за компанию с Ланой похитил. Не знал, кому из двух подруг сокровище принадлежит. Лана с Мариной, не подозревая ни о древности, но об истинной ценности камеи носили ее по очереди, вот бывший министр-капиталист Волков и уворовал милых дам в свое подмосковное логово, чтобы там уговорить продать камею ему.
Волчара слышал, что где-то в Европе на аукционах подобные камеи продают за несколько миллионов евро, и вознамерился Ланину камею получить намного дешевле. Думал, что задурит женщине голову. И нескольких сотен, а то и десятков тысяч долларов для этого ему хватит. Потом прикупит еще камею-другую на аукционе, и общая стоимость соединенных в одной коллекции камей от этого взлетит до небес. Тем более что вокруг двух древних парных камей легенды ходят, об их таинственной силе, о зашифрованном в их надписи тайном коде…
Но на беду Волкова, его вечный заклятый друг Лешка Оленев догнал у самых ворот Волчариного особняка джип, укравший Марину и Лану, и приятельниц моих выручил. Еще и удивился, что выручать их примчался и модный актер Андрей Ларионов, которому, как потом выяснилось, в момент отчаяния позвонила Лана… А мы с манюней тем временем круг за кругом проходили вечную дорогу в ад. Но не прошли. Сумели свернуть с дороги смерти на дорогу жизни.
После вызванный Маринкой светила-уролог, сравнивая анализы, которые успели взять у меня в возившей меня из клиники в клинику «Скорой», с анализами, которые несколькими часами позже сделал мне он сам, все качал головой. И твердил: «Этого не может быть! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Так не бывает!» Твердил, что отказывающая почка не может заработать сама собой, и общая интоксикация организма, все свидетельства которой наличествовали в результатах снятой «Скорой» анализов, за пару часов не может исчезнуть почти бесследно. Не может не сказаться ни на беременной женщине, ни на ребенке. Так не бывает!
