Эхолетие - страница 124

Владимир Андреевич приблизился и обдал Самойлова густым запахом «Шипра». Лёшка не произнес ни слова, только глаза неотрывно следили за лицом дворника.

– Лёш, что? Что-то не так? – Бартенев рукой смахнул невидимые пылинки с дорогого пальто. – Лёш… а она… там? – он перешел на шепот.

Лёшка очнулся от гипноза, в который его ввергло сходство фотографии и оригинала:

– Невероятно .– он растерянно прикоснулся к Владимиру Андреевичу. – Просто невероятно!

– Что не так, Лёш? – Бартенев стал внимательно изучать рукава пальто.

– Невероятно, – еще раз произнес Лёшка, но тут же пришел в себя, – ну как можно было вылить на себя столько одеколона? Вы что, решили свою дочь отравить?

– Так я же, как лучше хотел, – начал оправдываться Бартенев.

– Извините, – Лёшка обратился к администратору, – а где у вас туалет?

Она милостиво ответила. Самойлов сгреб в охапку упирающегося Бартенева и поволок в заведение:

– Умывайтесь! – коротко бросил он.

Бартенев подчинился и тщательно вымыл лицо с мылом, после чего вытер его белоснежным полотенцем.

– Ну что, так лучше? – робко спросил он.

– Да, намного, а то, чего доброго… она от страха не признала бы отца, – ответил Лёшка, двумя руками снимая с него нелепый красный галстук и расстегивая две верхние пуговицы на белой рубашке, – вот теперь веселее, а то… как седло на корове.

Бартенев посмотрел в зеркало, поправил воротник на рубашке и остался доволен. Они вместе вернулись в вестибюль и подошли к администратору.

– Нам надо не надолго подняться к мадам Дюваль, – Лешка снова заставил себя улыбнуться.

– Не положено, – в ее красной голове, очевидно, был заложен ряд простых словосочетаний и предложений, вне рамок которых она мыслить не могла.

Лёшка сделал «комсомольское» лицо и сурово произнес:

– Завтра у госпожи Дюваль встреча с парткомом авиационного завода. А перед вами товарищ Игнатьев, первый заместитель руководителя парторганизации по организационным вопросам. Думаю, будет уместно, чтобы вы сняли трубку и спросили разрешение на его посещение мадам Дюваль немедленно.

Зеленые веки заморгали чаще, чем обычно, но трубка все же оказалась в руках :

– Да, извините, к вам член партии товарищ Игнатьев… ага… да, конечно . Вам на второй этаж, номер двадцать три, – она уже обращалась к Бартеневу.

Лёшка взял Владимира Андреевича за рукав и увлек к центральной лестнице.

– А вы-то кто? – вопрос долетел до спины.

– Переводчик, – коротко ответил Лешка.

Они поднялись на второй этаж, и Самойлов уже поднял руку, чтобы постучать, но Бартенев цепко схватил ее и опустил. Лешка перевел удивленный взгляд на Владимира Андреевича.

– Лёш, а какая она?

– Катрин? Сейчас увидите, если отпустите мою руку.

– Лёш, ты сразу только не уходи, ладно? – было заметно, как подрагивают его пальцы на газетном свертке.

– Владимир Андреевич, меня бабушка тоже водила к зубному врачу… так что я побуду с вами, вы только не волнуйтесь. – Лешка дружески положил ему одну руку на плечо, а свободной постучался в дверь. «Заходите, открыто» – донеслось в ответ. Бартенев напрягся, как тигр перед прыжком. Лешка придержал его и первым вошел в гостиничный номер.

Катрин стояла посередине комнаты, лицом к входной двери. Она мило улыбнулась Самойлову и нервно заглянула ему за плечо. Незнакомый, прилично одетый мужчина стоял в коридоре, низко опустив голову. Наконец он поднял глаза и сделал шаг в комнату. Катрин замерла и схватилась рукой за спинку кресла. Ноги подчинялись ей с большим трудом. Лицо побелело…

– Катрин, – Лёшка понял, что надо действовать, и бережно взял её за плечо, – я хотел вас познакомить… с…

– Папа?! – растерянно воскликнула она и протянула навстречу миражу левую руку. Правая намертво вцепилась в кресло.

Мираж на негнущихся ногах сделал несколько шагов навстречу. Цвет его лица мало чем отличался от цвета лица вождя мирового пролетариата, которого Лешка видел последний раз в мавзолее лет десять назад, во время школьной экскурсии. На секунду ему самому почудилось, что вместо Бартенева перед ним возникла эфемерная иллюзия, созданная в результате непростых поисков его воспаленным воображением. Одной рукой иллюзия держала фетровую шляпу с газетным свертком, а другой медленно, чуть тверже, чем дуновение ветра прикоснулось к открытой ладони дочери.

– Папа?! – повторила Катрин и, неожиданно резко вырвавшись из Лешкиных рук, прижалась лицом к груди отца и замерла.

– Каша… милая, – он бережно провел ладонью по голове, пытаясь ее успокоить, но давно забытое имя, произнесенное вслух, вызвало обратный эффект. Она, не отнимая лица от груди, схватилась руками за отвороты расстегнутого пальто и горько разрыдалась. Спина ходила ходуном и, как ни утешал ее отец, она не могла успокоиться. Бартенев растерянно оглянулся на Лешку. Тот среагировал моментально. Он вытащил из кармана куртки медицинский стограммовый пузырек и налил прозрачную жидкость в стакан, стоящий на столе, после чего буквально силой вложил его в трясущуюся руку Катрин. Та опрокинула в себя успокаивающую микстуру, внезапно округлила глаза, посмотрела безумным взглядом на Лёшку и, приложив руку к груди, убежала в ванную комнату.

– Ты что ей налил? – прошипел Бартенев.

– Водку, – шепотом ответил Самойлов.

–Ты что, решил её отравить? – добрый дворник окончательно исчез.

– Чья бы мычала, – парировал Лёшка, – лучше отравиться водкой, чем задохнуться от «Шипра».

Тем временем Катрин умылась и с порозовевшими щеками вышла к мужчинам. Удивленные глаза остановились на Самойлове.