Капитан дальнего плавания - страница 42
Маринеско очень серьезно взялся за дело. Тренировал личный состав по-своему, проводил тут же, на Неве, пробные погружения. К началу навигации лодка была "на товсь!", дух у команды был боевой, но в 1943 году пас в море не выпустили. Тогда погибли многие: Осипов, Мыльников... Смерть своего друга Мыльникова командир пережил очень тяжело.
За время учений и тренировок мы узнали и полюбили Александра Ивановича. Как человек он был очень хороший. Держался по-товарищески, распекать не любил, но дисциплину держал крепко, такому на шею не сядешь, умел и на место поставить. Бывало, идет по лодке, смотрит, как люди работают, чистят, драят, если ему что не по душе, то иногда и не скажет, а только глянет и вздохнет, а матрос уже сам понимает, в чем у него непорядок. Во время учебных тревог и погружений был исключительно четок, собран. Когда мы ходили по Неве, мастерски провел лодку под неразведенным мостом, был слух, что его за это отругали, но лиха беда - начало, после него и другие стали ходить".
Пока экипаж изучал командира, командир не терял времени - он изучал экипаж. Командиры боевых частей ему достались проверенные в бою - минер Константин Емельянович Василенко, инженер-механик Георгий Александрович Дубровский. Штурман Николай Яковлевич Редкобородов пришел на лодку недавно, но тоже производил надежное впечатление. Среди матросов и старшин много первоклассных специалистов. А вот со своими ближайшими помощниками, замполитом и старпомом, Александр Иванович общего языка не нашел, и потребовалось немало дипломатических усилий, чтобы, не доводя дело до конфликта, получить вместо них таких людей, с которыми у него установилось полное взаимопонимание. Вместо прежнего заместителя пришел Борис Никитич Крылов. Он немного не дожил до встречи ветеранов "С-13" 1978 года, и я искренне жалею, что не мог познакомиться с ним, о нем вспоминали с большим уважением. Говорят, уйдя в отставку, он писал воспоминания о походах "С-13", но след их затерялся.
Со старпомом было сложнее. Вместо ушедшего в морскую пехоту помощника прислали нового, с другого флота, и с ним у Маринеско отношения сразу же не заладились. Об этом мне забавно рассказывал Иван Малафеевич Шпанцев. У акустиков острый слух, а рубка акустика помещается в командирском отсеке, и он волей-неволей слышит больше, чем матросу положено.
"Новый взял очень жесткую линию, а Александр Иванович с ней не согласился, дисциплина у нас и так была хорошая. Командир людям доверял. Старпом был против того, что командир увольнял матросов в город: дескать, у нас, где я служил, и офицеров не пускают. А наш ему со смешком: "У вас там вымпела до самой воды висят, а мы, бывает, и вовсе не вывешиваем". Мысль та, что мы флот воюющий и нам не до формальностей. Похоже, что старпом ходил жаловаться на командира. Ну нет ни в чем согласия... А тут как раз по соседству, на "С-4", случилась какая-то авария, налетела комиссия, старпома сняли. Александр Иванович и воспользовался, стал расхваливать своего: на вашу бы лодку да моего старпома, он бы у вас порядок навел железный. И уговорил ведь, старпом ушел на "С-4", а на его место командир взял Ефременкова с "М-96", с ним мы и ходили во все походы".
Вернувшись с Большой земли, Маринеско ощутил новый прилив энергии. В.Е.Корж вспоминает:
"В мае 1943 года я стал дивизионным механиком "эсок", мы стали чаще видеться, а наши отношения стали еще теснее и дружественнее. Как-то заговорили о литературе, и меня удивило, что Маринеско отнесся к этой теме без всякого интереса: "Мне сейчас не до стихов".
- Что же тебя сейчас интересует?
- Многое. За сколько секунд трюмно-дифферентовочная помпа сможет погасить положительную плавучесть подводной лодки типа "С" после двухторпедного залпа на трехузловом подводном ходу. То же на четырехузловом. То же на пятиузловом. Как командир корабля я обязан знать, за сколько секунд моя лодка уйдет на глубину, безопасную от таранного удара эскадренного миноносца".
Конечно, в ответе Маринеско был некоторый элемент бравады, литературу он любил. Но бравады совершенно искренней. В то время он считал себя не вправе думать ни о чем, кроме будущих походов. Он был стянут, как пружина, жаждал немедленного действия, и той весной ему даже в голову не приходило, как далеки его замыслы от осуществления.
Я хорошо помню, какое гнетущее впечатление произвели на всех нас тяжелые потери первого эшелона 1943 года. Лето было в разгаре, стало теплее и сытнее, но подводникам от этого легче не становилось: скорбь по погибшим товарищам, вынужденное бездействие - все это мучительно переживалось и командирами, и матросами. Не надо понимать бездействие буквально, корабельная жизнь безделья не знает, служба, дежурства, текущий ремонт, политучеба, боевая подготовка занимают моряка от побудки до отбоя Но боевая подготовка в военное время - не школьные занятия, накопленные силы требовали выхода, опыт - применения Люди стали угрюмее и нервнее. Теперь они жили не только ленинградской ситуацией, до них все отчетливее доходили отзвуки гигантских битв на Большой земле. Советские армии наступали - не хотелось плестись в обозе. Вскрылись чудовищные преступления фашистов на оккупированных землях - они взывали к мести.
Почему "С-13" не попала в первый эшелон 1943 года и какова была бы ее судьба, если б ее выпустили в море? Этого вопроса я Александру Ивановичу не задавал. Но я хорошо себе представляю Маринеско в эти томительные для его активной натуры летние и зимние месяцы. В той или иной мере одни и те же настроения владели тогда всеми. Боевой пыл не угас, но напряжение порождало усталость, полосы уныния сменялись полосами раздражительности, не находящего себе выхода нервного возбуждения. Прорывалось иногда и нечто болезненное. Выпивали в то время многие, и не для согревания, как в первую блокадную зиму, а чтоб развеять тоску. За лето и осень сорок третьего Маринеско дважды побывал на гауптвахте, а по партийной линии получил сперва предупреждение, а затем и выговор. Причиной взысканий была не выпивка сама по себе, пил в то время Александр Иванович не больше людей, а в одном случае самовольная отлучка, в другом - опоздание. Выдумывать уважительную причину для опоздания Александр Иванович не стал и честно признался - проспал. Дал обещание исправиться. И слово сдержал. В мае сорок четвертого заседавшая в Кронштадте парткомиссия бригады подводных-лодок постановляет: "Выговор снять как с полностью искупившего свою вину перед партией честной работой и высокой дисциплиной".
