От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания - страница 39

– С Леопольдом неблагополучно: когда я его сегодня вывел на проводку, он упал, и хотя мы с подбежавшими людьми подняли его, идти он не мог, и так и лежит на плацу, около места, назначенного для парада.

Стемпель поручил мне извиниться перед командиром полка, проехал прямо на плац и, увидав Леопольда, приказал его не трогать, накрыть попоной и оставить в покое.

На другой день на церковном параде, который Нарвский полк всегда отбывал в конном строю, по окончании молебна полк перестроился в полковую эскадронную колону справа, раздалась команда «к церемониальному маршу» и заиграли трубачи. Леопольд начал метаться, пытаясь встать. Ему помогли. Леопольд стоял до тех пор, пока весь полк не прошел мимо него, затем упал и уже больше не вставал.

Каким авторитетом и уважением пользовался Стемпель среди людей, лучше всего может показать следующий случай. Весной 1891 года был убит вахмистр 1-го эскадрона Шкуратский. Следствие показало, что Шкуратский убит людьми эскадрона. Обвинение пало на двух рядовых и эскадронного писаря унтер-офицера Чекунова.

Командующий войсками приказал их судить по законам военного времени. Суд продолжался три дня и приговорил всех троих к лишению всех прав состояния и смертной казни через расстрел.

Когда подсудимым было предоставлено последнее слово, один из них, молодой солдат Насонов, поклонившись суду в пояс, проговорил:

– Благодарю суд за приговор, но вновь заявляю, что я не виновен.

Приговоренные тотчас же были отведены в общую тюрьму. Часов в семь вечера начальник тюрьмы прислал барону Стемпелю уведомление, что приговоренный Насонов очень просит видеть командира полка. Стемпель тотчас же отправился к нему. Начальник тюрьмы объявил, что он не может допустить одного командира к приговоренному, которому терять нечего и который может решиться на все. Но Стемпель ответил, что между солдатом и его командиром не может быть постороннего, вошел один в камеру, запер дверь и сказал:

– Здравствуй, Насонов.

Насонов ответил:

– Здравия желаю, Ваше Высокоблагородие, – бросился перед ним на колени и проговорил: – Спасибо что пришли, я не хотел сознаться перед судом, но вам, своему командиру скажу как на духу, это я убил Шкуратского, ударив его безменом по голове, но я не вор, и часы его лежат на чердаке за балкой, прикажите их взять. Убил за то, что он меня крепко побил. Простите вы меня.

Дальше Стемпель ничего не рассказал, но, зная его сердечность, я уверен, что он простил Насонова.

С какой заботой относился генерал-адъютант Гурко к обучению и боевому воспитанию войск, и в особенности кавалерии, лучше всего было видно на двухсторонних маневрах всех трех родов войск и на кавалерийских маневрах.

Выезжая одновременно с первыми сторожевыми разъездами, он ничего не упускал из виду и по окончании маневра тут же на месте делал подробный разбор, начиная с оценки разведки, затем плана действий сторон, и, переходя к каждому отдельному эпизоду, в заключение указывал на каждую мелочь до уставных ошибок включительно. Говорил образно. Говоря о невольных или случайных ошибках, всегда старался смягчить, объяснить их; строго выговаривал лишь за ошибки, происшедшие от небрежности или от поверхностного отношения к делу; резок бывал только с теми, кого не уважал.

Многие из таких его разборов навсегда остались в памяти. Так, например, после первого крупного кавалерийского маневра, в котором дивизия участвовала в Варшавском округе, идея которого заключалась в следующем: на начальника 5-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Сержпутовского была возложена защита переправы через Вислу под Варшавой (Варшава не крепость).

Начальнику шестой кавалерийской дивизии генерал-лейтенанту Каханову, стоявшему с дивизией в Окуневе (в 36 верстах к востоку от Варшавы) приказано было двинуться на Варшаву и овладеть переправами через Вислу. Дивизия в точности выполнила указание и еще ранее 10 часов сосредоточилась у посада Н., выслав связь по дороге на Окунев. В 11-м часу прибыл к начальнику дивизии офицер-ординарец от генерал-лейтенанта Каханова и вручил ему диспозицию. По этой диспозиции дивизии приказывалось свернуть с шоссе и следовать на рысях проселочными дорогами на Вавер, куда прибудет и шестая дивизия. Вавер окружен труднопроходимыми болотами. О движении сплошь рысью не могло быть и речи, так как местами мы шли, увязая по брюхо лошадей. Дивизия все же вышла к Ваверу, но когда уже был дан «отбой».

Собрав начальников, генерал-адъютант Гурко, обращаясь к генерал-лейтенанту Каханову, сказал:

– Как в жизни вообще, так и в нашем деле прямой путь – самый верный и, когда нам Бог посылает благоустроенные пути сообщения, то это для того, чтобы по ним ходить, а не избегать их. Вам приказано было идти на Варшаву и овладеть переправами через Вислу, и что в этом вам поможет 18-я дивизия. 13-я кавалерийская дивизия прибыла в срок к указанному месту, но вы, вместо того чтобы направить ее на Вавер по прекрасному шоссе, свернули в такие болота, что будь против вас мало-мальски предприимчивый противник, он эту дивизию топил бы в них как слоеный пирог.

Г.[енерал-] Л.[ейтенанту] Сержпутовскому тоже досталось:

– Вам было приказано защищать переправы через Вислу под Варшавой. Судьбе угодно было вам помочь, в ваши руки попала диспозиция противника, факт совершенно исключительный, которому военная история знает лишь единичные примеры. Вы знали, что ваш противник добровольно на продолжительное время вывел 13-ю кавалерийскую дивизию из боя, и вы легко могли разбить его по частям. Вы же с дивизией попали в тупик между двух переплетающихся железнодорожных насыпей, которые в мирное время считаются непроходимыми препятствиями, и вынудили меня дать преждевременный «отбой».