Предыстория беларусов с древнейших времен до XIІI - страница 15
Еще одним признаком сравнительной бесконфликтности процессов культурного смешения можно считать незащищенность поселений вступивших в контакт культур. Не нужно думать, что отсутствие укрепленных поселений на какой-то территории — признак примитивности живших там людей. Защищать свои поселения люди научились очень давно. Возьмем, например, лесную полосу Евразии эпохи поздней бронзы — раннего железа. Основная масса людей, живших тогда на огромных просторах по обе стороны Уральского хребта — оседлые рыболовы-охотники, в среду которых из лесостепи постепенно проникали скотоводы-земледельцы. Так вот, примерно на рубеже бронзового и железного веков вдруг все аборигены лесной полосы начали усиленно строить укрепленные поселения! Причем делали это так же, как и в значительно более поздние времена: выбирали высокие мысы на коренных берегах рек при устьях впадающих притоков и ручьев, как правило, с крутыми обрывами с трех сторон, четвертую сторону перегораживали глубоким рвом и валом, по которому выставлялся тын. Иногда рвы и валы делали в два-три ряда. Там, где подобных мест было мало, выбирали высокий останец коренной террасы в пойме реки или вообще высокое, от природы труднодоступное место, которое всячески укрепляли. Более того, археологи обнаружили свидетельства того, что эти городища враг брал и разрушал. Стало быть, люди не зря стали прятаться за заборами: жить стало опасно!
И это — гигантские лесные просторы Восточной Европы и Западной Сибири! Там, что — тесно? В эпоху бронзы, в начале железного века? Невозможно поверить! А в Центральной Европе античного времени, где плотность оседлого земледельческо-скотоводческого населения была намного выше, ухитрялись передвигаться на территории друг друга и мирно сосуществовать целые народы. И никто не прятался за укрепления!
Оружие здесь делали, и наверняка не просто так. На поселениях и в погребениях встречаются копья и мечи, наконечники стрел, умбоны щитов. Причем на территории культуры подклошевых погребений все это в ощутимых количествах появилось с приходом туда кельтов, которые примерно со II века до н. э. активно перемещались на восток. Мы вообще не представляем себе, как складывались их отношения на самом деле: возможно, были какие-то военные стычки, соседские ссоры из-за владения земельными угодьями. Но войны кельтов с ранними предками славян не было! Как не было ее и между всеми ними и германцами, тогда же надвигавшимися на эти земли с северо-запада. Напротив, происходило интенсивное «смешивание» народов, судя по интенсивному «перемешиванию» культурных признаков.
В результате к рубежу двух эр на территории бывшей культуры подклошевых погребений возникло новое образование — пшеворская культура. Седов считал, что по следам материальной культуры ее можно отнести к славяно-кельтской. Заметим, кстати, что тот громадный «промышленный» район в Силезии, где процветала кельтская черная металлургия, входит в ареал именно пшеворской культуры. Жил он достаточно долго: от III–I веков до н. э. до III–IV веков н. э.
И все же кто-то на этих землях мог ужиться с пришельцами, кто-то — нет. Часть носителей культуры подклошевых погребений и их соседей-балтов (поморской культуры) уходила со своей исконной земли на восток, в места менее плотно заселенные. Особенно это касается тех, кто пришел в бассейн крупнейшего днепровского притока — Припяти. Это в основном глухие болотистые леса, на рубеже двух эр практически незаселенные. Поэтому пришельцы еще долго сохраняли здесь свой исконный культурный облик. А вот те, кто пришли на верхний и средний Днепр, смешались с местным населением: на верхнем Днепре — с местными балтами (днепровскими), на среднем — с потомками скифов-пахарей, как их называл «отец истории» Геродот.
В археологии все три группы этого населения принято считать одной культурой — зарубинецкой. Она существовала как самостоятельная культура со II века до н. э. по III век н. э. Затем в результате подвижек населения, главным образом, из-зa сарматских набегов из степи вверх по Днепру, ушла на север и северо-восток с насиженных за четыре века мест и растворилась в других культурах. С ней связаны два любопытных для нас момента.
Первое. «Зарубинцы», много поколений жившие в условиях относительного мира у себя на родине — на Висле, в Южной Прибалтике — и никогда не строившие укрепленных поселений, быстро освоили это занятие, попав на средний Днепр. Вот что значит соседи-кочевники! Но и это не помогало. Мирный земледелец не хотел мириться с каждодневной угрозой грабежа, а то и смерти или рабства. Умения же дать отпор, да и сил для этого у него еще не было! В результате он ушел подальше от степи, в менее плодородные и климатически благоприятные районы. Но, воистину, жизнь дороже! Так что с кельтами и германцами уживаться было проще.
Второе. Никто из специалистов до сих пор не смог однозначно определить языковую, этническую принадлежность «зарубинцев». Седов, например, полагал, что невозможно ретроспективным методом связать их с более поздними славянами, заселившими эти территории, скорее всего, это какая-то диалектная балто-славянская группа, не оставившая после себя прямых языковых потомков. В общем, это еще одна нерешенная загадка.
Теперь вернемся к тем, кто остался на старом месте и пережил наплыв кельтского населения — к пшеворской культуре. Еще один любопытный, даже загадочный момент. По уровню развития материальной культуры — технологии черной и цветной металлургии, кузнечного, гончарного и ювелирного ремесла, возможно, что и сельского хозяйства — кельты были выше ранних славян. Это сказалось на материальной культуре «итогового» (пшеворского) населения: она в основном «продвинутая», кельтская.
