Предыстория беларусов с древнейших времен до XIІI - страница 156
Полесский вариант зарубинецкой культуры в это время исчезает, а его потомки, видимо, мигрируют в ареал пшеворской культуры, где формируются несколько смешанных пшеворско-зарубинецких групп: зубрицкая, типа Рахны, типа Гриневиче Бельке — Черничин. При этом они отличаются уже не латенизированным, а романизированным обликом. Интерес представляет наблюдение Еременко: классические зарубинецкие традиции верхнеднепровского типа Чечерск — Кистени наиболее выразительно сохраняются в памятниках типов Почеп и Абидня (последний соответствует типу Грини других авторов), при этом «складывается впечатление, что «классические» зарубинцы избегали общения со своими «романизированными» родственниками» (3).
Чуть позже, с конца II века н. э. памятники типа Грини распространяются на среднее Поднепровье и в ареал почепского варианта, что приводит к формированию киевской культуры. При этом верхнеднепровский (предположительно венетский) компонент, сыгравший культурообразующую роль, вряд ли был многочисленным. В пору существования Чаплинского могильника эта культурная группа насчитывала не более нескольких тысяч (если не сотен) индивидов. На позднезарубинецком этапе ее численность возросла в несколько раз, но не столько за счет демографического роста, сколько за счет поглощения других культурных групп, имевших частично германское происхождение (включая ранее германизированных потомков поморской культуры), частично — милоградское, позднескифское и юхновское.
Распространение общей венетской идентичности как раз и фиксируется археологически как возникновение киевской культуры. Все это разношерстное население, видимо, перешло на язык наиболее активного компонента — праславянского, притом этот язык мог претерпеть довольно серьезную трансформацию.
Похожий кризис имел место и в ареале поянешти-лукашевской культуры. Ее классические памятники исчезают уже в последние десятилетия до н. э. На севере их ареала формируется смешанная звенигородская группа, сочетающая черты пшеворской, сарматской и гето-дакийской культур.
Особое значение на этом фоне имеют сообщения Тацита о бастарнах и венетах. Название бастарнов в его время было уже почти вытеснено термином «певкины», которых только «некоторые называют бастарнами» (Peucini, quos quidam Bastarnas vocant). Наиболее вероятно, что бастарнская идентичность частично сохранилась в тех романизированных группах, которые сочетали полесско-зарубинецкий компонент с пшеворским: зубрицкой, типов Рахны и Гриневиче Бельке. Эта идентичность конкурировала с идентичностью певкинов — первоначально локальной группой бастарнской общности, представленной поянешти-лукашевской культурой. В рассматриваемое время эта группа переместилась из низовьев Дуная в более северные области и распространила свое влияние на потомков зарубинцев. Последнее упоминание о бастарнах датируется 280 годом н. э., когда император Проб позволил им переселиться в границы Римской империи, где они, видимо, и ассимилировались (4).
Непосредственными соседями певкинов Тацит называет венетов, которые «обходят разбойничьими шайками все леса и горы между певкинами и феннами» (nam quicquid inter Peucinos Fennosque silvarum ac montium erigitur latrociniis pererrant). Относительно феннов Тацит подчеркивает их «чрезвычайную дикость и убожество», характеризуя как бродячих охотников с костяными стрелами, живущих в шалашах и одетых в шкуры.
Практически все исследователи отождествляют феннов с носителями археологических культур, не затронутых процессами латенизации и романизации. Это могли быть либо культуры штрихованной керамики, днепро-двинская и юхновская, либо размещенная еще севернее дьяковская (сходство этнонимов «фенны» и «финны» вряд ли было чем-то большим, чем простым созвучием). В любом случае локализация венетов хорошо отвечает ареалу позднезарубинецких групп, которые переросли затем в киевскую культуру.
Находит археологическое соответствие даже блуждание венетов по лесам около феннов. Как раз в это время отмечается проникновение зарубинецкого культурного импульса в ареалы днепро-двинской и юхновской культур. В поречье Десны это приводит к возникновению почепской группы позднезарубинецкой общности. Ее влияние ощущается вплоть до самых верховьев Десны, в верхнем слое позднеюхновского городища Полужье (5). Во II веке н. э. почепская группа исчезает. Вероятно, ее миграция в ареал верхнеокского варианта юхновской культуры привела к превращению последней в мощинскую культуру, типологически схожую с киевской. В верховьях Днепра и Сожа позднезарубинецкий импульс маркирует хронологический горизонт памятников типа среднего слоя Тушемли. Его особенностью является присутствие керамического стиля, типологически связанного с наследием зарубинецкой группы Чечерск — Кистени (6).
Сведения Тацита касаются и пространств севернее Карпат, где он последовательно (с юга на север) перечисляет лугиев, готгонов, ругиев и лемовиев, причем два последних народа находятся уже непосредственно на берегу моря (Океана, по Тациту). В таком случае лугии хорошо соответствуют западной части пшеворской культуры, не испытавшей зарубинецких импульсов, а готтоны (готы), ругии и лемовии (первоначальное имя гепидов?) — трем группам вельбарской культуры на начальном этапе, которые выделяет В. Новаковски (7). Еще севернее, уже среди Океана, живут знаменитые своим флотом свионы — предки шведов.
Затем Тацит возвращает описание на южное побережье Балтики, которую на сей раз называет Свебским морем. Направо (на восток) от ругиев и лемовиев он размещает эстиев, в стране которых добывают янтарь. В отличие от своего предшественника Плиния, Тацит владеет информацией об этих местах уже не мифической, а вполне определенной. Он даже знает, что язык эстиев отличен от германского (Тацит считает его похожим на язык бриттов, т. е. одной из групп кельтов).
