Питер - Москва. Схватка за Россию - страница 120
Таким образом, корниловские события нельзя объяснять исключительно борьбой двух личностей. В них выразилось давнее соперничество питерского и московского буржуазных кланов. Провал генерала Корнилова стал следствием его неудачной попытки объединить их стремления. Керенский не допустил этого, оказавшись более изощренным политиком.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Выделение противоборства питерской и московской финансово-промышленной группы в качестве самостоятельного объекта изучения позволило лучше уточнить некоторые моменты отечественной истории. Изложение перипетий борьбы за контроль над конкретными активами, за обладание более прочными коммерческими позициями, разумеется, являлось необходимой, но далеко не главной целью предпринятой работы. Гораздо более существенное значение имело выявление тех двух моделей политического поведения, в рамках которых отстаивали свои политико-экономические интересы питерский и московский кланы. Разность их стратегий основывалась на различных представлениях о том, каким образом должна идти модернизация страны, насколько та или иная ее логика приемлема для российских условий и менталитета.
Московская купеческая группа – крайне интересное явление нашего исторического прошлого. Купечество, о котором идет речь, по большому счету, явилось продуктом царствования Екатерины II. Напомним, с последней трети XVIII века, когда были запущены рыночные механизмы, в российской экономике полноценно заработал внутренний рынок. Утверждая доктрину свободного предпринимательства, власти заимствовали опыт европейских держав, демонстрировавших преимущества промышленного прогресса. Как известно, в России торгово-мануфактурная сфера не стала уделом дворянства, ориентированного главным образом на сельскохозяйственные дела и обслуживание экспортно-импорт-ных операций. В силу этого роль локомотива внутреннего экономического развития империи досталась крестьянству, неплохо адаптировавшемуся в новом хозяйственном климате. Именно этим объясняется тот факт, что отечественная купеческая элита, выросшая из недр внутреннего рынка, в подавляющем большинстве была крестьянского происхождения. Во многом так обстояло дело и на Западе, где значительная часть буржуазии также вышла из низших (только городских) слоев населения. Тем не менее в Европе жизненные интересы мощного третьего сословия, выраженные в партийно-политических формах, стали основой государственной системы, а буржуазия – краеугольной частью западного истеблишмента.
В России же аналогичные процессы протекали совсем иначе. Серьезным фактором, осложнившим вхождение капиталистов из народа в правящие элиты, оказались религиозные причины. Подобного не наблюдалось в Европе, где страны представляли практически однородные конфессиональные образования, созданные по принципу – «чья власть, того и вера». Но в России утверждение данной доктрины привело не к конфессиональной рассортировке, а к фиксации вероисповедной разобщенности в рамках единого государства. Не принявшая нововведений патриарха Никона значительная часть русского населения оказалась на экономической периферии, отстраненной от государевой службы и земельного фонда. Шансы реализовать свою пассионарность появились у приверженцев старой веры с формированием рыночных механизмов, благодаря которым любой (независимо от положения) мог проявлять хозяйственную инициативу. Староверы вложились в торгово-мануфактурное строительство, далекое от устремлений дворянства; раскольничество из религиозной общности трансформировалось в обширную экономическую корпорацию, а ее представители составили костяк купеческой элиты, группировавшейся вокруг древней столицы – Москвы. С 60-х годов XIX столетия, с нормализации обстановки вокруг старообрядчества, налаживается и расширяется диалог купечества с государством. Этому немало поспособствовала славянофильская и патриотическая интеллигенция, идейно патронировавшая купеческих выходцев из народа. Именно с ее подачи в годы царствования Александра III происходит долгожданное для московской буржуазии сближение с властью. Ободренное купечество начинает претендовать на «контрольный пакет» российской экономики, объясняя свое право на это своим истинно русским происхождением.
Однако эти надежды купечества перечеркнула ставка на иностранные инвестиции в российскую экономику, которую сделал при поддержке Николая II министр финансов С.Ю. Витте. Со второй половины 1890-х именно в зарубежном капитале власти видели панацею от российской экономической отсталости. По замыслу правительства, европейские инвестиции должны были обеспечить нужный для модернизации страны промышленный рост. У России не было времени ждать, пока собственный доморощенный бизнес достигнет надлежащего развития: в этом случае отставание от западных держав приняло бы необратимый характер. Провозглашенный государственный курс стал своего рода вердиктом о неконкурентоспособности купеческой элиты. В этой ситуации московское купечество могло рассчитывать не на обладание «контрольным пакетом» российской экономики, а лишь на малопривлекательные миноритарные роли. Конечно, такие изменения в экономической политике неизбежно вели к пересмотру отношений с государством. Ущемленная купеческая элита бросилась искать «спасательный круг», обретя его в западных конституционно-либеральных ценностях. Отринув верноподданническую идеологию, она устремилась навстречу радикальному общественному движению, начав исповедовать ограничение самодержавия и всевластия высшего чиновничества. Под этим идеологическим знаменем московская деловая элита вступила в борьбу с правящей бюрократией за обладание административно-управленческими рычагами.
