История свастики с древнейших времен до наших дней - страница 134
Багдасаров делает детальный анализ того, на какие предметы и элементы женского наряда наносилась свастика, мы же укажем, что и на Севере, и на Алтае сто лет назад свасти-
кой могли украшаться и кокошники, и очелья, и рукава, и передники, и ширинки, и подолы, и рушники, и чулки — то есть, практически любой элемент традиционного костюма кроме, пожалуй, обуви — да и то, возможно, потому, что этнографы плохо собирали старую обувь, и интересные её экземпляры представлены в музеях весьма редко.
Надо сказать, что женская, особенно обрядовая, одежда — вообще вещь довольно традиционная, поэтому старые мотивы кочуют из поколения в поколение даже без попытки их осмысления — мастерицы просто следуют устным наставлениям своих учителей, либо копируют признанные образцовыми экземпляры, меняя порой технику исполнения, материал, вид шва и пр. Поэтому здесь сохранение древней образности очень даже вероятно. Видеть же, например, в олешках, которыми расшито калужское полотенце, «символ укрепления духа», как это делает наш предшественник, можно, но ни к чему.
Р. Багдасаров касается вопроса об именах, под которыми свастику знают русские народные мастерицы — ткачихи и вышивальщицы. На северной реке Печере свастику называют «заецы» (полотенце заецами), что вероятно, основано на рисунке петляющего из стороны в сторону заячьего следа. На Мещере свастика называется «огнивцем» (Б. А. Куфтин. «Материальная культура русской Мещеры», М., 1926, часть 1, с. 67), а нижегородские мастера хохломской росписи именуют её «рыжиком». В некоторых деревнях Рязанщины свастику называют «ковылем», а свастичный орнамент в Рязанской Мещере именуют «конями», «конёвыми голяшками» (конскими головами), что весьма символично. В Калужской области мастерицы вышивали ромбы с крючками (усложнённый вариант свастики) — эти крючки также, вероятно, суть стилизация конских голов. Омский автор В. Н. Январский во 2-м выпуске тамошнего альманаха «Славяно-арийские веды» (Омск, 1999, стр. 167) приводит целых 144 названия свастики — однако, судя даже по названию самого альманаха, его уровень не более серьёзен, чем пресловутых «Мифов и магии индоевропейцев», и относиться к этой информации надо с осторожностью.
И наконец, свастика встречается в русской ритуальной пище, конкретно, на культовых хлебцах, пирожках, печенье. В отличие от свастики на тканых и вышитых изделиях, которые можно сохранять в музеях, ритуальные хлебцы весьма недолговечны и порою нам приходится лишь верить на слово тому или другому этнографу, уверявшему своих современников сто лет назад, что в той или иной деревне хлебцы украшались свастикой — проверить это теперь в большей части случаев невозможно. Оставляя в покое интерпретацию Р. Багдасарова, что свастика на печёных изделиях выражала идею сеяния и жатвы, отметим, что хлебы в деревнях украшают множеством разных простых узоров (например, кольцами, витушками, сетками, плетёнками), не вкладывая в это никакого глубокого смысла, а просто делая так по старинке или потому что «так легче». Например, сеточка сверху пирога делается, как сказала моя мама, чтобы лучше удержалось варенье, чтобы тесто лучше поднималось и «чтобы красивее было». И если среди сотни возможных способов украсить, скажем, торт (до войны), была и свастика — так почему бы нет? Опять-таки, если под свастикой понимать всевозможные волюты, витушки, спирали — то так можно далеко зайти.
Г. Дурасовым исследован особый вид обрядового печенья, зафиксированный им в деревне Гарь Каргопольского района (публикации в мартовском номере «Декоративного искусства» за 1981 год и № 6 «Советской этнографии» за 1986 год) — гак называемые тетёры. Их пекут накануне 22 марта и дарят самым молодым супругам в деревне либо оделяют лиц, бывших гостями когда-то имевшей место свадьбы. Печенье это имеет вид пирога, обязательно круглое, сверху украшенное жгутами из теста. Из нескольких мотивов, приведённых в книге Багдасарова и Дурасова, один (мы воспроизводим его на рис. 178) действительно представляет собою свастику-тетраскеле, с концами, закрученными в спирали. Местные мастерицы называют этот мотив (а для каждого вида украшения печенья жгутами из теста имеется своё наименование) «вью-ха». Прочие мотивы украшения так именуются в этой деревне: солнышко с кудерочками, солнышко с косыночками, из колечушка в колечушко, восьмерушки, восьмерушки с кудерочками, коники, солнышко и восьмерушки, коники с кудерочками, сетчата-решетчата, берёзка, кукушки на берёзке. В украшении, называемом местными жителями «вьюха» можно видеть свастику с закруглёнными загибами — однако делать из этого далеко идущие выводы, по-моему, не следует — ибо там же в ходу ещё пара десятков вариантов украшения поверхности выпечки жгутами из теста (подробнее см. вышеуказанные статьи).
Наиболее космополитичная часть русской интеллигенции Серебряного века увлеклась восточными религиями, мистикой и оккультизмом — мы уже называли здесь имя Елены Блаватской, сделавшей пропаганду мистики делом своей жизни, а свастику избравшую символом тайного знания. Анна Безант, президент тогдашнего теософского общества, так объясняет его значение: «Свастика, или крест, или иначе, огненный крест, есть символ энергии в движении, которая создаёт мир, прорывая отверстие в пространстве, создавая вихри, которые являются атомами, служащими к созданию миров» (К, Д. Кудрявцев. «Что такое теософия и теософское общество». Спб, 1914, стр. 7). Как видим, исторически и культурологически в таком истолковании нет никакого смысла — но тогда об этом ещё не знали и верили на слово.
