Дипломатия Людовика XIV. - страница 126
Пети благополучно добралась до персидской столицы. При шахском дворе ее встретили вниманием и почестями. Она начала переговоры о заключении франко-персидского торгового договора. Казалось, что они успешно продвигаются вперед. И вдруг без каких-либо известных причин Мария решила расстаться с дипломатической карьерой и выехать в Тебриз для объяснения с Мишелем. Что же случилось? Ее сломила усталость? Сдали нервы? Или появился страх перед угрозой неминуемого наказания? Возможно, и то, и другое, и третье, вместе взятые.
Мария прибыла в Тебриз на верблюде, гордо восседая в ивовой «клетке», окруженная персами. Она попросила приюта у Мишеля, и несколько дней бывшие противники провели вместе. Мишель снабдил Пети деньгами, видимо, в счет расходов на посольство короля в Исфагане. С чеком на 12 200 ливров и 500 экю наличными героиня, заявив Мишелю, что она намерена развлечься и отдохнуть, направилась в зависимую от Персии Грузию (в Тбилиси) 12.
Умевшей себя подать француженке было оказано гру-зинское гостеприимство. Распространились даже слухи, что она намерена выйти замуж за грузина. Посланцы Луи Мишеля, приехавшие просить местного князя не задерживать гостью, не получили никаких обещаний. Князь не торопился. Автор книги не располагает данными, которые могли бы послужить основанием для обвинений молодой женщины в безнравственности, хотя сомнительно, чтобы подобные условности могли волновать ее мятежное сердце. Известно только, что Пети больше месяца находилась в Тбилиси и уехала из этого города в конце сентября
1707 года в сопровождении небольшого эскорта. Она прибыла в Трапезунд, порт на Черном море, на северо-востоке Турции (ныне Трабзон). Но зима прервала навигацию, и мадемуазель сообщила Фериолю, что вынуждена на короткое время приехать в Константинополь.
А между тем был решен вопрос о назначении посла Людовика XIV в Исфагане. Сложная административная машина в Версале, наконец, сработала, и Поншартрен в марте
1708 года прислал верительные грамоты Мишеля. Правда, Фериоль считал, что «дела, по которым, согласно инструкциям Фабра, следовало вести переговоры в Персии, не стоили расходов и на одного посланца». Но, тем не менее, Мишель получил чек на 16 421 ливр и отправился в путь. Через несколько месяцев, 7 июня, его принял шах, заинтересованный в сближении с Францией. В Исфагане по-прежнему надеялись получить помощь французского флота в захвате Маската. Поэтому и приняли дипломата с особыми почестями. В его честь устраивали праздники, открывали скрытые от глаз помещения дворцов, показали зоологический сад с редкими животными.
В сентябре 1708 года был подписан торговый договор между Францией и Персией, открывший французским товарам в течение пяти лет свободный, беспошлинный доступ на персидские рынки. Никаких политических и тем более военных обязательств Мишель на себя не взял. Но и коммерческий успех оказался мнимым. В Версале договор не ратифицировали, так как англичане и голландцы сорвали его осуществление, не пустили французов в Персию, фактически полностью перекрыли путь для развития франко-персидских торговых отношений. Война за испанское наследство не помешала им защитить в Исфагане свои интересы.
Мадемуазель Мария в марте 1708 года приехала в Константинополь. Стоило появиться привлекательной парижанке, как свершилось чудо: совсем еще недавно метавший по ее адресу громы и молнии Фериоль поселил молодую женщину в своем дворце, поил и кормил ее на свой счет. Удивлению окружающих не было предела. Посла боялись и не любили. Добропорядочных католиков раздражало поведение Фериоля: на мессе он появлялся в тюрбане и в турецкой одежде. Возможно, послу надоела его последняя привязанность — двенадцатилетняя черкешенка. По этому поводу он не оставил никаких воспоминаний. Но факт бесспорен: отпускать Пети Фериоль не хотел, ссылаясь на отсутствие французского корабля в Константинополе. Кардинально изменилось и его отношение к молодой женщине. Если раньше он писал о ней как о «воровке, укравшей казенные бриллианты», то теперь сообщал в Версаль, что все подарки короля целы и невредимы, не хватало только нескольких часов. Более того, посол считал, что Пети всегда действовала в соответствии с обстоятельствами и никакие силы не остановили ее по дороге в Исфаган. Наверное, в Версале не без удивления читали слова Фериоля: «Я не могу осудить ни одного ее действия» 13. Правда, вскоре нашли простое объяснение: в мае 1709 года после кровоизлияния в мозг у дипломата появились признаки безумия. Его поступки невозможно было предвидеть. На приеме у визиря речь Фериоля была бессвязной. Но сообразительный переводчик придал нужную форму его высказываниям. 18 сентября 1709 года Торси и Поншартрен поручили консулу в Измире взять на себя обязанности посла короля в Константинополе.
Вернемся к Пети. В турецкую столицу одна за другой приходили все более настойчивые депеши из Парижа с требованием ее немедленного выезда в Марсель. «Она будет наказана за устроенный ею скандал и за свое плохое поведение» 14, — писал Поншартрен. Так оценивали в Версале самозваного посла. Грубо и несправедливо! Зная о разыгравшихся вокруг нее страстях, предусмотрительная мадемуазель обзавелась хвалебными письмами Мишеля и грузинского князя. «Защитную грамоту» дал ей и Фериоль. Но к суду в Марселе ее все-таки привлекли. В этот город вернулся и Мишель. Он обрушился на Пети, обвинив ее в воровстве, переходе в мусульманство, преследованиях миссионеров и даже в убийствах французов. Доказательств у Мишеля не было. Но королевское правосудие, проявляя иезуитскую осторожность, несколько лет продержало молодую женщину в тюрьме. Благодаря усилиям Поншар-трена она в 1713 году получила свободу. Судя по всему, в своем отношении к молодой женщине канцлер позволил себе не присущее ему чувство — гуманность.
