От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке - страница 103
Автор. Я изучил списки послов на Ближнем и Среднем Востоке после войны. Процентов шестьдесят — партийные выдвиженцы.
Дипломат. Ближний Восток — нехарактерный регион. У нас все-таки всегда было стабильных тридцать — сорок процентов своих послов. Арабские страны никогда, за редким исключением, не входили в так называемый «подарочный фонд». Сложные были страны. Работать надо было, шишки набивать, можно было и погореть. Куда спокойнее Швеция или Кения.
А теперь очередь В.П. Полякова.
В.П. Поляков. Я никогда не соглашусь с утверждением некоторых западных авторов и кое-кого сейчас в России, будто мы двигали рукой, положим, сирийцев или южнойеменцев, чуть ли не определяя их внешнеполитический курс. Нет. Мы сотрудничали с ними, стремясь к взаимопониманию, без вмешательства во внутренние дела. Приведу пример. Я был послом в Южном Йемене. Меня пригласил покойный ныне Абдель Фаттах Исмаил. Он сказал: «Ты знаешь, наверное, что в ближайшее время в Алжире состоится Общеарабская конференция глав государств и правительств. Что нам делать — участвовать или нет?» А у меня с ним были очень хорошие отношения. Я ему говорю: «Я тебе ничего не могу посоветовать». Он: «Да я к тебе не как к послу, а как к другу». «Нет, — говорю, — это ваше дело, дело руководства Южного Йемена — принимать или не принимать участие. Если я что-нибудь скажу, ты потом сошлешься на мое мнение на политбюро — вот, мол, советский посол сказал то-то». Я думаю, что такой же позиции придерживаются все наши послы. Бывали исключения. Но тех послов быстро убирали.
Рассказывает Ю.Н. Черняков.
Ю.Н. Черняков. Вот как меня назначили послом в Сирию. Когда первый заместитель министра иностранных дел Кузнецов после очередного визита в Дамаск вернулся в Москву, одно из его главных предложений было немедленно убрать из Сирии посла Мухитдинова, он вредит нашей политике. Начали искать, кого послать. Громыко — человек трудный, резкий. Одно время отношения у меня с ним были плохие, потом, после нескольких скандалов, в которых я занимал свою позицию, так странно получилось, что я ему понравился. Тогда я был генеральным секретарем МИДа, и работа у меня была очень интересная. В Сирию я ехать не хотел. Но Громыко пришел к выводу, что Черняков — не жулик. Он меня вызвал к себе и сказал, что надо срочно менять посла в Сирии — известно почему: он запутал нас, запутал сирийцев и сам запутался. Но сидит там уже одиннадцать лет. «Мы долго думали и решили, что надо послать вас». Я сказал, что не имею отношения к арабским делам, я не арабист. «Нужно, чтобы человек не врал, а таких у нас довольно мало… Поедете туда года на два». Через несколько дней я позвонил Крючкову, который тогда был помощником Андропова. В 1956 году мы все вместе работали в Венгрии и знали друг друга. Он связал меня по телефону с Андроповым. Я сказал, что получил новое назначение — послом в Сирию. «Чего ты с поста генерального секретаря МИДа в такую дыру едешь?» — удивился Юрий Владимирович. Я ответил: «Это не дыра. У нас она считается достаточно важной точкой». — «Ну ладно, езжай, будешь правду писать, а то есть послы, которые пишут только вранье и только вредят нам. Например, (он назвал имя посла в крупной западноевропейской стране)». Я знал Андропова как очень сдержанного человека, который всегда давал осторожные, взвешенные оценки людям. Видимо, NN у него засел в печенках. Это не помешало NN перебраться в другую крупную европейскую страну, где он просидел более десяти лет.
Задача передавать объективную информацию, формально стоящая перед советскими политическими работниками за рубежом, зачастую оказывалась невыполнимой. Что передавать — то, что происходит на самом деле или что нравится начальству? Большинство, видимо, выбирало второе. Я не могу представить себе дипломата, озабоченного карьерой и мнением о себе высшего начальства, который осмеливался бы регулярно передавать, даже без комментариев, информацию, идущую вразрез с писаными и неписаными установками. А фактов и фактиков, подтверждающих правильность избранной «наверху» линии, всегда можно было наскрести или в худшем случае выдумать. Но так же вели себя чиновники на разных этажах иерархии, пропускавшие через себя «наверх» полученную информацию. Создавались отношения круговой поруки. Правда, стоит оговориться, что установки и решения отнюдь не всегда были неправильными, а информация — заведомо ложной или тенденциозной. Речь идет о набиравшем силу стремлении всех звеньев бюрократической машины все лакировать, приглаживать, выдавать желаемое за действительное.
Снова Е.Д. Пырлин.
Е.Д. Пырлин. Июль 1970 года. Накануне визита Насера приходит шифровка. Я ее держал в руках. Не буду говорить, из какой страны и по какой линии, но от очень ответственного человека. Она еще не была размечена и была в моих руках в первозданном виде — как машина выдает. Смысл ее: в высшем руководстве Египта намечен план; нужно или заставить Насера его осуществить, или, учитывая, что он тяжело болен, привести к власти другого человека, который будет выполнять волю этих кругов. Имелось в виду максимально насытить Египет советским оружием, а для этого пока идти на какие-то уступки Советскому Союзу в течение года-двух, потом сделать эффектный жест, отказавшись от советской помощи, особенно от советников, пойти на ограниченные военные действия с Израилем, пригласить американцев на Ближний Восток в качестве незаинтересованных посредников, устранить советское влияние. Я еще раз повторяю, что я видел телеграмму даже без «шапки», без разметки. Громыко телеграммой этой страшно возмутился: «Безобразие, все знают, что ожидается визит! Накануне визита такая телеграмма. Разве можно такие вещи посылать! Что скажет Леонид Ильич! Что он подумает про нас!» Было принято решение телеграмму уничтожить. Ее не было — и все. Концы в воду.
