От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке - страница 30
В январе 1967 года начались контакты с Советским Союзом на партийном уровне. Москва несколько романтически отнеслась к сирийским баасистам, надеясь на их эволюцию в «правильном», то есть советском, направлении.
Но для большинства участников последовательных переворотов, в том числе для многих армейских офицеров, социалистическая фразеология была лишь сменной одеждой в борьбе за власть и личное обогащение. Их «социалистические идеалы» и радикализм вызывали недоверие в арабском мире, а принадлежность значительной части баасистски настроенного офицерства к секте алавитов внушала подозрения, что ими движут совсем другие мотивы, не имевшие отношения ни к национализму, ни к социализму.
В Сирии нагнеталась, прежде всего по внутренним соображениям — с целью консолидации власти, атмосфера кризиса, возможных военных провокаций со стороны «сионистов, империалистов, реакционеров», формировалась психология осажденной крепости. Конечно, были и реальные заговоры извне и попытки переворотов, но обстановка осадного положения, иногда с элементами истерии, поддерживавшейся нередко советскими органами массовой информации, подталкивала сирийских руководителей к повышению уровня конфронтации с Израилем. С территории Сирии палестинские партизаны устраивали вылазки против Израиля. Существовали трения с Израилем и из-за распределения вод реки Иордан.
Пока Советский Союз поддерживал арабов в их противостоянии Западу (не доводя дело до прямого столкновения с ним), в их стремлении укрепить независимость, вооруженные силы, развить экономику, его курс имел достаточно четкие параметры и приносил плоды. Но чем больше СССР вовлекался в дела региона, тем больше его политика должна была учитывать местные факторы, локальные источники конфликтов, которые все чаще ставили лидеров Советского Союза в затруднительное положение. Больше влияния — больше вовлеченности — больше головной боли. Такая ситуация была слишком хорошо известна прежним имперским хозяевам региона — Великобритании и Франции и новой доминирующей державе — США. Вряд ли СССР мог ее избежать. В результате советским оружием велась гражданская война в Йемене, правительство Багдада воевало против курдов и угрожало Кувейту, Хартум вел операции против южан. СССР умело маневрировал между арабскими странами, благоразумно избегая принимать сторону какой-либо из них в межгосударственных конфликтах, хотя ставка на Египет заставляла Москву смотреть на события глазами египтян.
После выхода в 1961 году Сирии из ОАР ее отношения с Египтом были прохладными, что ставило советское руководство в затруднительное положение, но внешнеполитические интересы Дамаска и Каира все больше совпадали. На их сближение были направлены и усилия СССР. В 1966 году А.Н. Косыгину удалось добиться примирения между Дамаском и Каиром, и в декабре 1966 года они подписали соответствующее соглашение.
В центральном конфликте Ближнего Востока — арабо-израильском — советские приоритеты с самого начала были искажены. Советское руководство, однозначно признавая право Израиля на существование, считало его «базой империализма» в регионе. А раз так — вполне законным считалось стремление арабов укреп лять свои вооруженные силы против возможного израильского нападения. Разве не продемонстрировал Израиль свою роль и намерения во время суэцкого кризиса, или, по советской терминологии, в «тройственной агрессии против Египта» в 1956 году? Но для Израиля увеличение военного потенциала соседних арабских националистических и зачастую экстремистских режимов ставило под угрозу само его существование. Разве не поддерживали арабские правители призыв тогдашнего палестинского лидера Ахмеда Шукейри «Сбросить евреев в море!»? Вопрос чистой схоластики: что было раньше — яйцо или курица, кто раньше — арабы или Израиль — начал гонку вооружений, принявшую невообразимые размеры и превратившую к 80-м годам Ближний и Средний Восток в сопоставимый с НАТО и Варшавским договором регион мира по насыщенности оружием?
Для пропагандистского объяснения сотрудничества с арабами в Советском Союзе предпочитали игнорировать тот факт, что в основе арабо-израильского конфликта лежат столкновение двух национализмов и спор двух народов — израильского и палестинского — из-за одной территории. Впрочем, палестинская проблема более выпукло встанет в 70–80-х годах.
Поражение, обернувшееся успехом
Накануне третьей арабо-израильской войны руководство СССР было убеждено, что за одиннадцать лет после 1956 года египетская и сирийская армии с советской помощью хорошо подготовились к возможному конфликту. Баланс сил — количество вооружений и личного состава с двух сторон, бесконечно больший людской потенциал арабского мира, наивное убеждение, что евреи «не умеют воевать», которое не развеяли прежние кампании Израиля, — внушал советскому руководству более или менее спокойное отношение к надвигавшемуся военному конфликту: уничтожить Израиль арабам не позволят, а слегка потрепать его даже полезно. Лучше, чтобы войны не было, но уж если начнется, она должна быть ограниченной и не привести к поражению арабов. Автору этих строк сообщали, что разведданные из Израиля о реальной бое готовности противостоявших армий, об израильских планах проведения кампании просто отметались как дезинформация.
Поверить этим предупреждениям означало бы усомниться в мудрости и прозорливости политического руководства СССР, поставить под вопрос многолетнюю работу военного ведомства в Египте и Сирии как раз в тот момент, когда Леонид Брежнев был заинтересован в поддержке командования вооруженных сил, чтобы укрепить свои позиции внутри страны.
