От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке - страница 98
Шла встреча то ли с сирийцами, то ли с палестинцами. Черненко, запинаясь, читал свою «памятку». Громыко сидел слева от него и переворачивал страницы. Но он зазевался и не успел перевернуть страницу, где было три больших абзаца. Ровным голосом Черненко начал читать ту же страницу снова — ему было все равно. По нашу сторону стола началась паника. Это было видно по тому, как пожимали плечами, шушукались. Но честь и хвала переводчику — он сказал, не изменив совершенно выражения лица. «В связи с большим значением, которое мы придаем только что высказанным мыслям, я считаю необходимым повторить их еще раз». И еще раз перевел ту же страницу. Кто-то из дипломатов на ухо перевел Громыко на русский язык слова переводчика. Черненко ничего не заметил.
Автор. Переводчика как-то наградили?
Дипломат. Потрепали, так сказать, по плечу…
Автор. А что Андропов?
Дипломат. Он нас нокаутировал. Андропов откладывал в сторону «памятку» и сам вел переговоры, быстро схватывая суть. Когда же собеседники расслаблялись, чтобы пофилософствовать, этот же человек, сидя за гнутым столиком барокко, небрежно закинув ногу на ногу, мог цитировать и Платона, и Декарта. Это был его интеллектуальный багаж, а не пресловутая «памятка».
Автор. Эта оценка Андропова кое-кем оспаривается…
Дипломат. Ну, не сравнить его с Брежневым или Черненко. Вот еще деталь: как писали речи, особенно публичные, для Брежнева? Готовили мы выступление на одну-две странички. Десятый — двенадцатый вариант принимался. Ведь нужно было и видимость какой-то яркости дать, и в то же время этакую заскорузлую солидность. Очень трудно нормальному человеку готовить такие речи. Потом в Кремле на моего начальника налетает, как петух, референт Брежнева Самотейкин: «Кто писал речь для Леонида Ильича?» Мой начальник сразу: «Не я, не я — вот он, он со мной». Самотейкин мне говорит: «Ты что, с ума сошел? Сколько раз сказано: не вставлять шипящих и свистящих звуков в речи Брежнева! Вчера я со стариком сорок минут репетировал, он так и не произнес!»
Автор. Да, все знают, что Брежнев выражение «социалистические страны» произносил как «сосиски сраные»…
Дипломат. А потом я с хохотом читал анализы брежневских речей, сделанные западными политологами. На основе отсутствия шипящих и свистящих пытались понять нашу политику.
Автор. Изучали ли наши арабские партнеры особенности характера наших лидеров, их слабости, склонности?
Дипломат. Без сомнения. Наши партнеры довольно быстро определили слабые точки Брежнева и на этом делали большие дела, в частности когда обсуждались такие острые вопросы, как поставки оружия, отсрочки выплаты долгов и т. п. Вот, например, что однажды говорили сирийцы: «Вы, Леонид Ильич, выдающийся деятель мирового и коммунистического движения, вас знает весь мир. Вы награждены 38 наградами Советского Союза». Тут посветлевший Брежнев прервал говорящего и сказал: «Хотел бы вас поправить: не 38, а 45». Вот штрих. После этого он, конечно, соглашался на многое…
Автор. То есть за комплименты, за грубую лесть?
Дипломат. Да, но не только. Есть такое понятие в дипломатии, как «липсервис», то есть словесное выражение преданности чему-то, согласия с чем-то. Так вот на этом «липсервисе» делалось многое. Надо было произнести какие-то заклинания — «борьба с империализмом», «солидарность с Советским Союзом, лидером мирового освободительного движения», «мы как часть мирового национально-освободительного движения», «стремление к созданию социалистического общества» — и это автоматически переводило страну, ее лидеров в разряд наших «друзей». Все это вполне могло сочетаться с проведением реальной политики, идущей вразрез с нашими интересами… Я не хотел бы идти так далеко и говорить, будто за лесть Брежнев делал что-то конкретное, серьезное. Нет. Но это создавало общую атмосферу, настраивало всех наших участников переговоров на то, что по ту сторону стола — друзья, что надо душой порадеть хорошему человечку. Если ему надо пару бомбардировщиков — да хрен с ними, это же наши люди, оценивают все правильно… Ну согласимся с отсрочкой выплат долгов…
Автор. А профессионалы? Они-то понимали ситуацию?
Дипломат. Понимать-то понимали, но дальше кулуарных разговоров дело не шло. Фига в кармане… Нельзя было поднимать голову, учитывая, что над головой каждого все время вращался острый меч: угроза испортить карьеру, а то и потерять работу.
Подобные мысли и наблюдения в разных вариантах высказывали многие.
Автор. Вы участвовали в переговорах, когда наше руководство шпарило по «памятке», а потом по «лошадиному тексту»?
Е.Д. Пырлин. И не раз.
Автор. Но там же не только наши переводчики были, у арабов были свои переводчики.
Е.Д. Пырлин. Да, они понимали правила игры.
Автор. Было ли ощущение стыда?
Е.Д. Пырлин. Еще бы. Многие наши прятали глаза и опускали голову.
Автор. Кого бы вы выделили из наших лидеров, участвовавших в определении политики на Ближнем и Среднем Востоке?
Е.Д. Пырлин. Косыгина. Он всегда имел свое мнение и отстаивал его. Он был очень хваткий человек, на переговорах вел себя великолепно. Быстро справлялся даже с совершенно новым для него материалом. Я не видел больше людей такого полета. Правда, еще Андропов. Но Андропов не успел раскрыться. Ему бы раньше прийти к власти! Опоздал… Он бы осуществлял то же самое, что пытаются делать сейчас, но умнее, последовательнее, не бросался бы из стороны в сторону, не развалил бы страну. Ведь с самого начала он взялся за одно из главных для нас дел — за дисциплину. Это соответствовало настроениям людей — навести порядок. Опоздал, опоздал… Любопытно, что он сталинские годы прошел незамаранным… Старик Шепилов — это опять утерянный шанс. Его и выбросили из руководства, видимо, потому, что он слишком выделялся.
