Избранные произведения в 2-х томах. Том 2 - страница 145
Снизу с дороги доносится звон бубенцов — мимо проезжают сани, в которых сидят мужчина и женщина. Над лошадью и над седоками плывёт, беспрерывно обновляясь, лёгкое белое облачко. Этот мужчина и эта женщина, наверное, никогда не видели, как растёт виноград, а может, они даже ни разу в жизни его не пробовали.
По лицам их не заметно, чтобы погода вызывала у них какое-либо неудовольствие, они преспокойно едут в город по своим мелким делам и лишь изредка понукают лошадь, когда она, на их взгляд, слишком вяло пробивается сквозь это жуткое, сало. Пришелец из солнечного края при виде этой картины умер бы от смеха. А мужчина и женщина невозмутимо, без тени удивления оглядывают страшное, таинственное царство стужи, которое обступило их со всех сторон, и нисколько не задумываются над этой тайной, потому что сами они тоже дети стужи и выросли среди снегов. Они сидят в санях словно два моржа. На бороде у мужчины — сосульки…
Несчастный, вконец измученный стужей художник видит сквозь окно, как во дворе играет его дочурка. Она с головы до ног закутана в тёплые шерстяные вещи, только толстые чулки из козьей шерсти подшиты кожаными подметками. Девочка возит по снегу санки, и её шаги отдаются в ушах отца мучительным скрипом. Плечи его вздрагивают, он словно в изнеможении закрывает глаза, и от странного недуга на лбу его выступает холодный пот. Девочка окликает его, запрокинув кверху румяное личико, и жалуется, что верёвка на санках оборвалась. Поспешно сойдя вниз, он связывает концы верёвки, на нём нет ни шляпы, ни зимней одежды. «Ты не замерзнешь?» — спрашивает дочка. Нет, он не замерзнет, руки у него тёплые, только ледяной воздух больно обжигает горло. Но он никогда не мерзнет.
Он заметил, что высокая старая берёза у подъезда как-то осела и ствол её треснул. «Это всё мороз», — содрогнувшись, подумал он.
За ночь вдруг переменилась погода. Сев на кровати, он стал ждать тепла, хотя знал, что зима ещё возвратится и потом нескоро уйдёт. Всё же в его душе вспыхнула надежда.
Мороз с каждым днём убывал, и под конец закапало с крыш, а в небе словно загудели могучие океанские волны.
Надежда в его сердце крепла и росла, и шум, разлившийся в воздухе, волновал его, точно музыка, — быть может, это уже весна тронула свой золотой барабан!
Как-то раз ночью что-то вдруг застучало по окну; вскочив с постели, он прислушался — это был дождь! Неизъяснимая радость охватила его, торопливо одевшись, он помчался в свою мастерскую и зажёг там все огни. Его тоска по лету вдруг обратилась в светлое вдохновенье, все силы, дремавшие в нём, вырвались наружу, и в ту же самую ночь он с жаром принялся за работу. Нахлынули видения и звуки из тёплых краев и завладели им, перед глазами с необычайной, чарующей отчётливостью возник пейзаж — сказочная долина, и в центре её человек — юный, прекрасный бог, только что появившийся на свет и в первый раз оглядывающий мир.
Бог, повелитель земли, любуется зрелищем утра жизни. Вокруг — пышная, щедрая природа, пальмы и тропические цветы, лианы с крупными, похожими на куски кровавого мяса и словно дышащими листьями; индигоноски, рожь, кукуруза, виноград. По дну долины бродят звери, человек чувствует их близость и слышит, как они едят; вверху, на скале, галдя, сгрудилась стайка огромных птиц, перья у них жёсткие, точно сабли, а глаза — зелёные огоньки. Вдалеке последняя цепочка пальм убегает за горизонт…
Над этим пейзажем загорелся первый нежный луч утреннего солнца, озарив человека с головы до ног…
Он работал до утра. Поспал час и снова взялся за кисть. Ничто не остановило бы его, какая-то необычайная сила захлестнула его и увлекла. Пять дней лил дождь — и за эти дни художник закончил эскиз картины «Сын солнца».
Маленький смуглый человечек, без бороды, с лысым, унылым черепом, совершенно неприметный на вид. Он тихо сидит на стуле, слушая, как разглагольствуют другие. Временами он покашливает, смущённо прикрывая рот рукой. Когда кто-нибудь заговаривает с ним, он нервно вздрагивает и с минуту недвижно глядит на собеседника. Примостившись в каком-нибудь углу, он уже весь вечер не покидает его, он так неловок и невзрачен, что никто не считает нужным дарить его своим вниманием. Кажется, будто он очутился в этом обществе по чистому недоразумению.
Спустя несколько недель смуглый человечек послал на выставку свою картину. И с этого дня все узнали его.
На гастролях
В Драммене
я должен был прочитать лекцию о современной литературе. Таким способом я решил заработать без особых усилий деньги, в которых весьма нуждался. И вот в один прекрасный день — из тех, что случаются на исходе лета, — я сел в поезд, направлявшийся в тот достославный город. Было это в 1886 году.
В Драммене я не знал решительно никого, и меня тоже никто не знал. О моей лекции я не давал объявлений в газетах, но в начале лета, когда у меня ещё были деньги, я заказал пятьсот визитных карточек и теперь собирался разослать их по всем гостиницам, ресторанам и крупнейшим магазинам, чтобы привлечь внимание публики к предстоящему событию. По правде сказать, визитные карточки получились не очень удачные, имя моё на них исказили, но всё же при желании можно было догадаться, что речь идёт обо мне. К тому же, я был настолько безвестен, что опечатка в моём имени не имела ровно никакого значения.
Сидя в поезде, я подсчитал свой бюджет. Результаты ничуть меня не обескуражили. Я привык выпутываться из любого положения с малыми деньгами, а то и вовсе без таковых. Конечно, и на этот раз я не располагал нужными средствами, чтобы предстать перед жителями Драммена в ореоле, достойном благородной эстетической миссии, которая привела меня в сей незнакомый город, но при некоторой бережливости я всё же надеялся справиться со своей задачей. Только никакого расточительства! Кормиться я мог бы в трактирах, прокрадываясь туда по вечерам, после наступления темноты, жильё я рассчитывал подыскать себе в «Номерах для приезжих». А какие ещё у меня расходы?
