Уик-энд на берегу океана - страница 15
— Виски! — крикнул Александр. — Живо, виски!
Теперь Дьери был бледен как полотно. Верхняя губа подергивалась. Он глядел на свою руку. Рукав был весь красный, и капли крови, стекая, уже образовали у его ног маленькую коричневую лужицу.
— Рука! Моя рука!
— Да это ничего! — сказал Александр.
Он поднес Дьери виски.
— Моя рука! — сказал Дьери.
Александр деликатно придержал его за запястье и вылил на рану остаток виски. Кровотечение не унималось, и Дьери смотрел на свою руку, на коричневую лужицу у своих ног, расплывающуюся на пыльной земле.
— Моя рука!
— Да стой ты прямо, — сказал Александр, — а то меня раздавишь.
— Моя рука!
— Уже говорил…
— А двигать ею можешь? — спросил Пьерсон.
Дьери вместо ответа покачал головой. Его верхняя губа совсем наползла на нижнюю, и казалось, он вот-вот заплачет, как мальчишка. Жирные ноги дрожали не переставая.
— Да ничего страшного нет, — сказал Пьерсон, — двигать ею можешь?
— Черт тебя подери! — сказал Александр. — Да не наваливайся ты на меня так. Ведь раздавишь.
Вдруг Дьери начал стонать.
— Моя рука! Рука! Рука!
— Ну что твоя рука? — сказал Майа. — Можешь ею двигать, — да или нет?
— Могу.
— Да стой же ты, черт! Раздавишь меня, ведь этакая махина.
— По-моему, ничего страшного нет, — сказал Пьерсон. — Уже меньше кровоточит.
— Сядь, — сказал Александр, — не могу я больше тебя держать. Раздавишь.
Пьерсон взял Дьери за запястье.
— Сейчас я тебя перевяжу.
— Нет, — сказал Дьери с неизвестно откуда взявшейся энергией, — отведите меня в санаторий.
— Из-за этого? — сказал Майа. — Ты что, спятил?
— Необходимо обработать рану, — сказал Дьери. — Отведите меня в санаторий.
— Ей-богу, спятил. У них в санатории и так дела хватает.
— Тогда я пойду один, — сказал Дьери.
Теперь он уже мог стоять без поддержки Александра. И стоял на ногах прочно.
— Не надо преувеличивать, — сказал Пьерсон. — Из-за какой-то царапины!
— Иногда и царапины бывают смертельными.
Теперь он был полон энергии.
— Им в санатории и без тебя дела хватает.
— Ну и пусть, — сказал Дьери, — раз вы меня бросили, пойду один.
Александр поднялся и подтянул пояс.
— Ладно уж, — сказал он, — твоя взяла. Идем.
Он нерешительно оглянулся на фургон. Майа тоже поднялся.
— И я пойду. Вдвоем уж как-нибудь дотащим тело.
— Не смей так говорить, — сказал Дьери.
Александр снова тревожно оглянулся на фургон.
— Я останусь, — улыбнулся Пьерсон. — Не беспокойся, я никуда не уйду.
— Из-за царапины! — бросил Майа через плечо.
Пьерсон глядел, как они удаляются втроем, Майа посередине. Александр — такой здоровенный, а Дьери — такой жирный, что Майа рядом с ними казался до странности тонким. Они вступили на территорию санатория и пошли по аллее. Потом завернули за купу деревьев и пропали из виду.
Внезапно Пьерсон почувствовал себя ужасно одиноким. Он вытащил из кармана трубочку, нерешительно посмотрел на нее, снова сунул в карман. Потом сел на свое обычное место, прислонился к ограде санатория. Он просидел так несколько минут и только сейчас заметил, что все время думает о грядущих неделях и месяцах. Затем он уперся локтями в колени, прикрыл ладонями лицо и начал молиться.
* * *
А те трое шли по главной аллее санатория. «Гравий, — думал Майа, — до чего же приятно ходить по гравию». Под ногами твердо, и даже чуть поскрипывает… Не то что песок. Здесь песок повсюду. При каждом шаге вязнешь в песке.
Дьери обернулся к Александру.
— Вызовешь помощника хирурга Сирилли.
— А кто это?
— Знакомый врач.
— А откуда ты его знаешь?
— Вчера познакомился. Я оказал ему небольшую услугу.
— Опять тайны.
— Короче, вызовешь. Иначе придется ждать очереди часа два. А за это время я изойду кровью.
— Ну, к чему эти преувеличения? — сказал Майа. — Кровь почти не идет.
Он искоса поглядел вправо. Двое солдат без гимнастерок, зажав в зубах сигареты, наводили порядок среди трупов. Рядом лежала груда одеял и стояли сложенные носилки. Крови не было видно, но повсюду были разбросаны лохмотья защитного цвета, прикрывавшие какие-то бесформенные куски. Двое солдат растягивали одеяло и складывали на него первые попавшиеся обрубки, а потом, когда, по их мнению, набиралось достаточно, взваливали тюк на носилки. Работали они не спеша, методически.
— С врачами всегда полезно поддерживать добрые отношения, а особенно в теперешние времена, — сказал Дьери. — Ведь не каждого станут лечить. Куда там. Им и вздохнуть некогда.
Когда они вошли в перевязочную, Майа затошнило от едкого запаха сукровицы и пота. Очереди ждали человек шестьдесят, большинство — на ногах. Некоторые сидели прямо на полу, привалясь к стене. Один из ожидавших, смертельно бледный, лежал посередине комнаты. Большинство было без рубашек, и пот стекал по их лицам, сбегал струйками с затылка, струился между лопаток.
В дальнем углу перед закрытой дверью сидел за столом низенький капрал, безусый блондинчик в какой-то фантастической форме. Стол был с умыслом поставлен так, чтобы загородить проход в операционную. Перед капралом лежала огромная книга для регистрации, какие-то разноцветные карточки, большие листы, отпечатанные типографским способом. Он то и дело записывал что-то на отрывном листке, затем переносил записанное в книгу, хватал отпечатанную типографским способом карточку, перечеркивал ее решительным движением синего карандаша и подкалывал скрепкой к странице книги. Время от времени он вскидывал голову и скучающе-надменным взглядом обводил раненых.
