Уик-энд на берегу океана - страница 52
— Верно, — сказал Майа.
— А тот, наверху, тоже твой дружок?
— Нет, не дружок.
— Его осколком убило?
— Нет, это я его застрелил…
— Что? — сказал чернявый и даже остановился, хотя уже занес ногу на первую ступеньку, и пристально поглядел на Майа. — Ты его уложил? А за что ты его уложил?
— Он хотел изнасиловать молоденькую девушку, он и вот тот парень, которого вы сейчас забрали.
— Так ты и того, первого, тоже уложил?
— Да.
— Значит, двух ухлопал? Двух одним махом? Господи боже мой! А ты, надо сказать, парень молодец!
— Ну, это было не так уж трудно, — сказал Майа каким-то странным тоном, — представь, не труднее всего остального! Вот, — добавил он, вытаскивая из кобуры свой револьвер, — видишь эту выступающую стальную штуку, на нее нажимают пальцем. Чуть нажимают, совсем чуть-чуть — и готово! Для этого не обязательно быть, как ты говоришь, молодцом.
— А ну, убери свою игрушку, — сказал чернявый, — я, знаешь, этих штуковин не люблю, боюсь! Но ведь двух! Подумай только, двух!
Он помолчал.
— Надо все-таки большой сволочью быть. Вдвоем на девушку напали. Ты хорошо сделал, что их уложил.
— Ты находишь? — сказал Майа.
Он распахнул дверь спальни. Чернявенький даже не взглянул на труп. Он направился прямо к постели. Жанна крепко спала.
— Ну и ну! — сказал чернявый.
И впервые на глазах у Майа он перестал смеяться и балагурить, хотя на своем насесте только и делал, что веселился и отпускал шуточки.
Несколько секунд прошло в молчании.
— Ну и ну!
— Берем?
— Успеется, — сказал, не поворачивая головы, чернявый. — Ну и ну! До чего же хороша крошка! Ах, матушка родимая, до чего же хороша!
Он протянул руку.
— Не смей трогать.
— Да ты что? — сказал чернявый, негодующе взглянув на Майа. — Я-то, слава богу, не сволочь какая! В жизни твою девчонку не трону.
Он взялся за край разорванной кофточки и деликатно приподнял ее.
— Ну и ну, ну и ну, ну и ну, — твердил он почти шепотом. — Ведь скажи, до чего же грудки хороши, ну, скажешь, нет… Ах, сволочи! Надо же быть такой сволочью. Заметь, что их тоже отчасти можно понять. Но все-таки быть такой сволочью! Ты хорошо сделал, что их уложил.
В это мгновение Жанна приоткрыла глаза. Чернявенький быстро отдернул руку.
— Жюльен, — невнятно пролепетала Жанна.
И снова закрыла глаза.
— А кто это Жюльен? — шепотом спросил чернявый.
— Я.
— Ну и смех. Меня зовут Жюлем. А Жюль и Жюльен — это вроде бы одно.
Он снова уставился на молодую девушку.
— Значит, это твоя девчонка?
— Нет.
— Ой, врешь, браток! Да ты слышал, как она «Жюльен» сказала…
— Нет.
— Чудеса, да и только! — разочарованно протянул чернявый. — Поди ж ты! Ты только на ее руки посмотри, до чего маленькие! А мордашка какая славненькая! Приятно все-таки посмотреть, как хорошенькая девчонка спит — просто прелесть. Словно вся так тебе и доверилась.
— Идем, что ли?
— Значит, это твоя крошка? — спросил он, обернувшись к Майа.
— Я же тебе сказал нет.
— А-а! — протянул чернявый.
И снова на его лице появилось разочарованное выражение.
— Ладно, пока не твоя, — сказал он. — Но все-таки твоя будет, а?
— Нет.
— Как нет? — сказал чернявый. — Такой красивый парень, и нет? Эх, видать, не знаешь, от чего отказываешься. Девчонка в самую пору вошла — именно то, что нужно. Я всегда говорю: шестнадцать лет — самый смак. А позже — это уже слишком поздно. Я-то, старик, знаю, что говорю. Если женщина в шестнадцать лет не начнет, никогда из нее хорошей бабы не получится. Будь я министр, я бы специальный закон на этот счет издал. Велел бы всем: «Вашей дочке шестнадцать? А ну! К мужику ее! И быстрее! Немедленно! И не бузить!» Я-то знаю, что говорю. Подумать только, девчонки в пятнадцать — шестнадцать лет из порядочных семей еще в куклы играют! Куклы! Куклы! Да разве ей кукла нужна, тут кое-что посолиднее требуется. И немедленно! Я-то знаю, что говорю. А позже — будет слишком поздно. Никогда из такой девчонки настоящей бабы не получится, уж ты мне поверь. Внутренность у женщины деликатная, ты даже понятия не имеешь. Если ей вовремя не дать мужика, она высохнет. Это я тебе говорю — высохнет. Я знаю, что ты скажешь — девица и до двадцати пяти девица, и все еще в соку. С виду — да, согласен. На вид вроде бы в порядке. В смысле оснастки — порядок. А вот насчет прочего не очень-то. Передержали! Только так.
— Ну, идем, что ли, — сказал Майа.
— Э, черт! — оскорбленным тоном сказал чернявенький. — Могу я немножко посмотреть или нет? Тебя не убудет, если я на нее немножко посмотрю. Ах, матушки мои, — добавил он, — да ты посмотри только, какая беленькая, розовенькая и чистенькая! Да, да. Издали видать, что чистенькая. Ты, старик, не поверишь, есть девчонки, которые моются два-три раза в неделю, просто неслыханно, а может, даже и каждый день. Говори что хочешь, а все-таки приятно иметь дело с девчонкой, которая моется!
Он вздохнул.
— А посмотри, волосы-то какие, — продолжал он. — Тонкие, вот это волосы. Ну и волосы. Прямо тебе шелк!
Он протянул было руку, желая коснуться волос Жанны, но вдруг остановился, рука его повисла в воздухе, а на лице мелькнуло какое-то странное выражение.
— Не смею, — сказал он удивленно, повернувшись к Майа, — не смею. Чудно, а? Не смею, и все тут.
— Ну?
— Да не злись ты, — сказал чернявенький, — сейчас идем.
Он оглянулся на труп великана и презрительно ткнул его ногой.
— Экая махинища, — сказал он. — Недаром говорят: велик, да глуп.
