Пока ангелы спят - страница 104
Картины художника Шишигина, писанные еще в семидесятых годах (и увиденные Козловым в одном из альбомов), предвосхищали, как показалось ему, российский раздрай, тщеславие и нищету, наступившие в девяностых. Козлов взял Шишигина на заметку. Также (за непоставленный, но напечатанный сценарий «Пенсия») попал в поле зрения Ивана Степановича сценарист Беленький.
Однако все-таки главные надежды Козлов возлагал на Данилова. Тот уже однажды, причем еще в столь юном, семнадцатилетнем, возрасте, продемонстрировал перед Иваном Степановичем свои таланты. Теперь Алексею было двадцать три – самое время. Самый возраст для того, чтобы последний на свете пророк (или самый мощный в мире экстрасенс) начал проявлять свои силы!
Появившись в российской столице, Козлов снова свел дружбу с господином Брюсом Маккагеном. Узнал, что Алексей Данилов по-прежнему трудится в его фирме. Точен, исполнителен, обаятелен. На него возлагают большие надежды, перед парнем, возможно, большое будущее…
Козлов проследил однажды Данилова от работы до его жилья – дома на Металлозаводской (тот ничего и не заметил – сказался опыт Ивана Степановича на гэбэшном поприще). Затем походил за ним пару-тройку дней. Парень ни о чем не подозревал. Вел обыкновенную жизнь молодого разгильдяя. Провинциала, дорвавшегося до столицы. Работал, выпивал, крутил романы, посещал переводческие и литературные семинары, посылал рассказики на всевозможные глупые рекламные конкурсы, ковырялся со своей старинной машиной… Никаких знамений. Ни малейших необычных способностей…
Раз так, надо подтолкнуть его, понял Козлов. И подтолкнуть через творчество. Ибо не бывает мощнее связи с высшими силами, чем та связь, что возникает во время писательского, художнического, актерского порыва…
Подходить к парнишке надо не в лоб, а ласково, аккуратно, рассудил Козлов. Шел январь, времени у него в запасе оставалось много. И тогда он придумал штуку с конкурсом и с объявлением. Объявление предназначалось для одного-единственного Данилова. Козлову не нужны были горы графоманских рукописей. Поэтому он на цветном принтере изготовил точную копию одного из разворотов «Молодежных вестей» за семнадцатое января. Не отличимую от оригинала ничуть – за исключением того, что на месте одной из заметок Козлов поместил объявление о якобы проводящемся писательском конкурсе. Затем он подложил этот псевдономер в почтовый ящик Данилова. Газета пришла тому с опозданием на день, не в понедельник, а во вторник – ну что ж, у почты случаются ошибки!
– Так вот почему объявления не было в папиной подшивке! – ликующе воскликнула Наташа.
– Бери свои слова назад, – хмуро улыбаясь, пробасил Данилов. – Оказывается, газеты действительно для одного меня издают…
Пока Данилов, продолжил свой рассказ Козлов, раскачивался, покуда собирался отправить свое произведение «на конкурс», он занялся Шишигиным и Беленьким. Он постарался вдохновить и простимулировать и сценариста, и художника, но увы…
Оказалось, сказал Иван Степанович, что к пятидесяти годам художническая потенция, а вместе с нею и возможность – в самом буквальном смысле – творить чудеса угасают. И Беленький, и Шишигин употребили аванс для того, чтобы пить, хвастать, поить друзей, распускать перья при женщинах… Искры пророчества (коими, наверное, изначально обладал и тот, и другой) уже потухли, понял Козлов, в них обоих навсегда. Оставалась одна надежда – на Данилова. Для того, чтобы лучше отслеживать, что будет происходить с ним (если, конечно, будет), Козлов заранее снял квартиру в доме напротив. Оснастил ее подслушивающими приборами и аппаратурой видеонаблюдения (в том числе приборами ночного видения).
– Я был подопытной крысой, – хмуро усмехнулся Данилов.
– Так вот чья это была квартирка, – пробормотал Петренко, слушающий в своем фургончике каждое слово, произносимое на площади.
– А субъективный портрет бабулька давала совсем другой, – слегка растерянно прошептала в том же фургончике Варвара.
– На свете существуют парики, накладные усы и бороды, – назидательно проворчал Петренко.
– Все, что происходило далее, – продолжил Козлов, – вы, Данилов, и сами прекрасно знаете – со своей стороны…
– А чей был офис? – быстро спросил Алексей. – Тот, на Большой Дмитровке? Ваш?
– Друзья, мой друг, друзья… Как говорит мой – и ваш – большой приятель мистер Маккаген, не имей сто рубля, а имей сто друззя… – Козлов смешно передразнил акцент Брюса. – Да, кстати, о Брюсе!.. Я открываю вам все карты, молодые люди, заметьте!.. В один из дней – кажется, это было прошлое воскресенье – я заметил, что вы, Данилов, переживаете творческий кризис… И даже готовы бросить роман… И тогда я, чтобы вы встряхнулись, уговорил Брюса Маккагена – моего, можно сказать, друга, – чтобы он отправил вас куда-нибудь развеяться. Желательно вместе с вашей новой приятельницей, – Козлов отвесил полупоклон Наташе. – В поисках, так сказать, новых ощущений и творческих идей…
– Да, я чувствовал, что и эта поездка была неспроста, – делая кислую мину, проговорил Алеша. – Большой брат смотрит на тебя.
– Перестань, – Наташа погладила его по руке. – Нам было хорошо вместе.
– Маккаген, умница, пошел мне навстречу… – продолжил Козлов. – Не зря я каждый раз, когда мы встречались, изо всех сил накачивал его виски… А он маленько обрусел и стал понимать нашу пословицу про долг, что платежом красен… И, конечно, очень хорошо, что он нежданно-негаданно отправил вас на Святую землю… Ну, согласитесь, разве можно придумать лучше декорации для последней, решающей схватки? Схватки между вялым, скучным, розоватым добром – и увлекательным, ярким, вдохновляющим злом?
