Кирза - страница 63
После развода вместе с Пашей Сексом отпрашиваемся в санчасть.
Сегодня на дембель уходит Кучер. Временно санчасть остается без фельдшера. Замены Кучеру пока не нашли. Но уже известно, что среди привезенных духов есть один из ветеринарного техникума. Его-то и приметил начмед Рычко на замену Кучеру.
— Это пиздец, Игорек, — не верю я своим ушам, когда фельдшер сообщает новость. — Бля, только бы не заболеть за эти полгода. Чего мы без тебя делать тут будем…
Кучер — последний мой друг из старших призывов. Через пару часов его не будет в части.
Даже не хочется думать об этом.
Паша Секс крутит головой:
— Я, в принципе, знал, что солдат — не человек. Но, ветеринар в санчасти — это круто.
— И ведь это даже не смешно, — печально кивает Кучер. — Берегите здоровье.
Сидим у него в боксе и завариваем чифир.
В боксе жарко, и Паша расстегивает пэша. На груди у него просверленная пуля от «калаша», подвешенная на капроновый шнур.
Кучер украдкой подмигивает мне.
Как он тогда догадался, что это моя проделка — загадка. Паше он ничего не сказал про меня. Наоборот, нагнал мистического туману и убедил того в действенности талисмана. Паша уверен, что найденная в яйце хранит его от залетов в самоволках.
Адресами и фотками мы давно уже обменялись. Подарки на дембель убраны в дипломат.
На душе тоскливо. Кучер выходит и возвращается через минуту с двумя склянками.
— Быстро! — шепотом говорит он. — В этой спирт, тут — вода. Хотите, разведите. Я не буду, мне в штаб еще.
Решаем «в запивон».
Спирт обжигает, перехватывает горло спазмом. Почти мгновенно становится тепло и весело. Глаза немилосердно слезятся. В желудке приятно жжет.
Еще минута — и я пьяный. Совсем разучился пить.
Замечаю, что Пашу тоже повело. Ему-то что, он не залетит. У него — талисман.
Наперебой приглашаем друг друга в гости.
Решаем проводить Кучера до штаба.
Снег уже растаял совсем. Порывистый ветер хлопает полами шинели дембеля. Шинель самая обычная, с хлястиком от другой — видно по цвету. Кучер ежится и встягивает голову в плечи. Нам с Пашей тепло. Спирт еще греет тело, но уже не властен над душой. На ней опять тоскливо.
— Мы тут как сироты без тебя будем, — говорю другу. — Как тебя жены офицерские отпустили-то… Кто им теперь гадать будет?
— Я бы на них порчу и сглаз навел, если бы не пустили, — усмехается Кучер.
У штаба мы обнимаемся. Кучер роется по карманам. Достает пару пачек сигарет.
— Держите, — сует их нам. — До встречи! Давайте!
Паша дергает воротник бушлата:
— Кучер, погодь!
Секс снимает с шеи свой амулет — слегка сплющенный кусочек металла.
— Носи, нас вспоминай, — подкидывает пулю в ладони и отдает Кучеру.
— Это тебе от нас двоих, — подмигиваю я.
Обнимаемся.
Из окна дежурного по части раздается стук по стеклу. Дежурный машет рукой и беззвучно шевелит усами.
Пора на инструктаж.
Кучер поднимается по ступенькам, машет нам рукой.
Хлопает за ним дверь.
Обратно мы с Пашей бредем молча.
Снова налетают серые низкие облака. Опять начинает идти снег. Хлопья падают и сразу же тают. Но это не надолго. Скоро, совсем скоро снег завалит тут все…
Спрятав пальцы в рукавах бушлатов и втянув головы, мы понуро проходим мимо учебной казармы.
На плацу перед ней строится рота духов. Новенькие шинели и шапки. Пятна незнакомых лиц.
Командует ими какой-то сержант из «букварей».
— Духи-и-и! — кричит вдруг Паша. — Сколько дедушкам осталось?
Порыв ветра доносит до нас ответ.
Цифра такая пугающая, что лучше бы Паша не спрашивал…
К ноябрю в части из осеннего призыва не осталось уже никого.
Мы — самые старшие.
Я, Кица и Костюк лежим на койках. На заднице каждого из нас по три подушки. По бокам, в проходе, стоят наши бойцы — Макс, Новый, Кувшин и Гудок. В руках у них — белые нитки с узелками. Узелков — восемнадцать.
Наши молодые будут переводить нас в «стариков».
— Раз! — считают они, опуская нитку на подушки.
— О-о-ой! — кричит лежащий под койками Трактор. — Ой! Больно дедушке!
Положено по бойцу под каждую койку, но людей не хватает.
— Два!
Кица деланно кряхтит и свешивает голову под койку:
— А шо так тихо?
— Ой! Ой, больно! — орет Трактор. — Суки, бейте легче — дедушке больно!
— Три! Четыре! Пять!..
— Больно мне, больно! Не унять ничем эту злую боль! — исполняет Трактор песню «Фристайла».
На восемнадцатом «ударе» прибегает дневальный:
— Да хуль вы орете на всю часть? Щас набегут сюда…
Смеясь, поднимаемся.
— Да все, все… Теперь тихо все будет. Ну, бойцы, пишлы!
Кица накручивает свой ремень на кулак. Размахивается и бьет им по табуретке. Бляха звучно впечатывается, оставляя заметную вмятину.
Бойцы вздрагивают.
— Не ссыте! — подхватываю свой ремень. — Пойдем, пока шакалов нет. Щас постареете чуток. Кувшин, ты — мой! Лично переводить тебя буду!..
В умывальнике — очередь. «Мандавохи» переводят своих. У каждой раковины, вцепившись в нее и зажмурясь, стоят бойцы. Получившие свое отбегают в сторону и прислоняются задницей к холодному кафелю.
Через три дня — баня. Как обычно, после таких дней, полная сине-черных отпечатков блях.
Отводим своих в сушилку — там свободнее.
Отвешиваем каждому положенные шесть раз.
Во время процедуры в сушилку заходят Арсен и Костя Мищенко. Прибежали с КПП, с наряда. Слухи по части быстро расходятся. Прознав о переводе, эти двое не утерпели до вечера. Понимаем их — сами ждали момента, когда становишься полноправным черпаком.
