Пока дышу, я твой - страница 11

Хорошие друзья, уютный дом, деньги, которые позволят путешествовать по всему миру, — этого ей будет вполне достаточно. И самое главное, никто не будет указывать, как ей жить. Да, независимость — именно то, что ей нужно…

— Скажите мне адрес, — попросил Доуэлл.

Все еще занятая своими мыслями Соренза с минуту соображала, о чем он говорит.

— Что?

— Куда вас везти?

Он мог искоса наблюдать за выражением ее лица, даже когда смотрел на дорогу, и заметил, как плотно сжались губы молодой женщины.

С того момента, как познакомился с этой дикаркой на вечеринке, Николас понял, что она принесет ему кучу неприятностей, и сейчас, увидев ее недовольство, улыбнулся. Он, как всегда, оказался прав. В удивительных серых глазах, в изящных движениях, в гибком стройном теле — во всем сквозила эта необъяснимая, очаровательная непокорность, вызывающая в нем умиление и уважение одновременно.

Она походила на пушистого взъерошенного котенка, который, стараясь защититься, забавно машет лапкой.

— Подбросьте меня до офиса, если вам нетрудно.

Эти серые глаза — сколько в них упрямства, подумал Николас. И почему они не зеленые, не голубые и не карие, как у большинства женщин, а именно серые?

— Я намерен отвезти вас домой, — заявил он.

— Мне надо закончить кое-какие дела.

— Дела подождут до завтра, а сегодня вам необходимо отдохнуть, — растягивая слова, произнес Доуэлл.

Почему она так запала ему в душу с того первого вечера? Он никогда не испытывал недостатка в женском обществе — от этой мысли его передернуло, — но что было такого особенного в этой женщине, если она показалась ему столь непохожей на других? А может, она ничем и не отличается от них, а просто разыгрывает перед ним роль? Как бы там ни было, ей удалось его заинтриговать.

Николас с раздражением провел рукой по волосам. Отношения между мужчиной и женщиной давно перестали быть для него загадкой: животная страсть — единственное, на чем они строятся, и отрицать это сейчас означало бы противоречить самому себе. Разум его отказывался признавать Сорензу исключением из правил, но внутренний голос упрямо твердил, что эта женщина уникальна и, кроме того, как ни парадоксально это звучит, одинока.

Доуэлл видел в зеркале, как Соренза, полная решимости ехать на работу, а не домой, морщась от боли, пробует шевелить загипсованной ногой. Тебе сейчас нужен горячий бульон, таблетка болеутоляющего и постель, теряя терпение, подумал он. Что за сумасшедшая!

— Так вы скажете мне адрес или мы будем кататься по Новому Орлеану до утра?

Последние слова Николаса прозвучали довольно резко, даже грубо, но он отнюдь не собирался извиняться. Упрямство Сорензы в конце концов разозлило его.

Доуэлл бросил на нее разъяренный взгляд и увидел, что ее щеки пылают, а ноздри раздуваются от возмущения. Да как ты смеешь мною командовать? — говорил весь ее вид.

— Я живу рядом с офисом, — дрожащим от негодования голосом вымолвила Соренза. — Езжайте прямо, я скажу вам, где свернуть.

— Благодарю, — последовал саркастический ответ.

— Не стоит.

Остаток пути они проехали молча. Когда Соренза попросила Николаса затормозить у одного из домов, который и был ее жилищем, он бросил многозначительный взгляд на ступеньки, ведущие к входу, и присвистнул.

— Знаю, в моем теперешнем состоянии мне будет трудно подниматься, — сказала Соренза, прочитав его мысли. — Но я попрошу Мэри принести мне завтра костыли, — поспешно добавила она, — и таким образом смогу передвигаться.

— Передвигаться — понятие растяжимое, — скептически заметил Николас, открывая дверцу.

Когда он вышел из машины, Соренза вдруг сделала то, чего не делала уже очень давно, с тех пор как была маленькой девочкой, — показала ему язык, Может, это и глупо, но он довел ее до белого каления, и она была рада хоть как-нибудь ему отомстить.

Когда Николас распахнул перед ней дверцу, то вместо того, чтобы сразу поднять Сорензу на руки, он долгим, изучающим взглядом посмотрел ей в лицо и вдруг спросил:

— Вы часто ведете себя как в детском саду? Должно быть, у него на затылке есть глаза.

Соренза чертыхнулась про себя, но, как ни странно, не покраснела.

— Вы это заслужили, — уверенно произнесла она. — Я пытаюсь найти хоть какой-то выход из затруднительного положения, в которое попала, и ваше замечание было совершенно не к месту.

Склонив голову набок, он помолчал, как будто раздумывая над чем-то.

— Вы правы. Извините.

Соренза удивилась, услышав нотки искреннего раскаяния в его голосе, и не нашлась, что ответить.

— Я рад, что вы так любезно приняли мои извинения.

Николас уже поднимал ее на руки, когда говорил это, и она мысленно похвалила себя за то, что заранее достала ключ. Он все еще держал ее, когда она открывала дверь, а потом внес в просторный вестибюль. В доме было три этажа, и Николас озадаченно посмотрел на лестницу, ведущую наверх.

— Только не говорите мне, что живете на последнем этаже.

— Нет, я живу в квартире напротив, — сказала Соренза, довольная тем, что ей удалось его разочаровать.

Он склонил голову и, посмотрев ей в глаза, увидел в них искорки злорадства. Уголок его рта дрогнул в легкой усмешке, а серо-зеленые глаза приобрели яркий светящийся оттенок, как тогда, когда она увидела их впервые.

Николас приблизил к ней свое лицо. Не сделав ни малейшего движения, чтобы избежать прикосновения его губ, Соренза лишь зачарованно смотрела на них. Теплые и твердые, они нежно ее поцеловали.