Чудовище в плену красавицы - страница 36

— Белль.

Тихие слова отца, принесенные ветром, заставили ее обернуться. Он стоял, опираясь на ограду. А позади него, залитый солнцем, стоял высокий, сановитый незнакомец.

Белль покосилась на кольцо, подозревая, что это оно вызвало Адама сюда. Видимо, от отчаяния у нее разыгралось воображение.

— Я бы с радостью его вышвырнул, — произнес отец. — Но у меня и в лучшие времена не хватило бы сил справиться с таким бугаем.

— Не надо никого вышвыривать, — в полуобмороке пробормотала Белль.

Адам молча отошел от ее отца и спустился по лестнице к пляжу. Остановившись, он скинул ботинки рядом с ее обувью. Отец покачал головой и побрел к дому, оставив их с Адамом наедине.

— Неужели ты приехал, — прошептала она дрожащим голосом.

— Мне больше некуда приезжать, — просто ответил он, приближаясь к ней. — Я могу и дальше жить во тьме, но… Теперь я этого не хочу. — Держа руки в карманах, он пристально смотрел на океан.

— Зачем ты сюда явился, Адам? В очередной раз сообщить мне, что я не стою твоей жены? Ты хочешь снова взять меня в плен, при этом не испытывая ко мне чувств?

Он посмотрел на нее бешеным взглядом.

— Конечно нет.

— Тогда можно было обойтись без такого драматизма. Ты что, не видишь, в каком я смятении? Я держусь из последних сил, заставляю себя дышать, и тут ты! Возник передо мной, как какое-то привидение, я даже до конца не верю, что ты настоящий! А ты даже не удосужился объяснить, зачем приехал. Наверняка…

Адам прервал ее, заключив в свои объятия и впиваясь в ее губы. Поцелуй был нетерпеливым, диким — и Белль растворилась в нем. Потому что он высвобождал ее собственную дикость. Темную часть ее души, до которой смог добраться только Адам.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Теперь тебе ясно?

— Да, — ошеломленно ответила она. — Но ты же говорил…

— Ты угадала меня на сто процентов. Я врал. Врал нам обоим. Я произнес ужасные, ядовитые слова, чтобы ты уехала, потому что я струсил. Я решил, что лучше самому разбить себе сердце. Ты бы все равно поняла, что я не тот, кого ты любишь. Я просто чудовище, которое держало тебя под замком.

Она покачала головой.

— Ты не плохой, Адам. И не чудовище. Ты… Ты для меня все.

— Я этого не заслуживаю, — огрызнулся он. — Я погряз в своем мраке и даже не хотел вылезать. Но ты до меня достучалась, хотя я и повода не давал, и полюбила меня, хотя во мне не было ничего любящего. Не понимаю, Белль. Я не мог понять, поэтому боялся. По себе знаю, к чему приводит затворничество в замке. Если никого не любить, у тебя никого не заберут. Гораздо проще оправдаться, если винить себя в смерти жены. Назвать это возмездием, а не малодушием. Но я скрывался. От мира. Потом от тебя. От моих чувств к тебе. Не сказать, что я считал себя неспособным любить. Нет, меня бесило, что мое сердце этого не умеет. Я могу любить глубже и серьезнее, чем когда-либо, потому что теперь я знаю, чего это стоит. Все это выглядело пугающим, и я бы охотнее сбежал от любви, но невозможно жить, зная, что ты где-то там, а я здесь во мраке. Пока мое солнце здесь… — Он провел пальцем по ее скуле. — Я не смогу от него оторваться, даже если должен. А я должен. Ради твоей безопасности, ради твоего же блага. — Он покачал головой. — Может, я недостаточно тебя люблю, и, наверное, нужно тебя отпустить, но это выше моих сил.

— Зачем люди так поступают? — задумчиво произнесла она. — Почему они думают, что должны отпустить тех, кого любят? По-моему, если ты по-настоящему кого-то любишь, ты должен преодолевать препятствия, преодолевать страх.

Белль прильнула к нему, положив голову ему на плечо.

— Мне кажется, человек должен влюбиться хотя бы затем, чтобы понять: иногда это причиняет боль. Иногда это подразумевает потерю, иногда сложности. Иногда это меняет твои поступки и тебя самого. И не всегда к худшему. На собственном примере вижу, что я не была цельной личностью, пока не полюбила тебя.

— Белль…

— Пришлось измениться, чтобы тебя заарканить, — шутливо продолжила она, поскольку Адам молчал. — Сомневаюсь, что и ты без меня чувствовал себя цельным. Давай обойдемся без глупого утверждения, что настоящая любовь подразумевает идеальное счастье. По-моему, она подразумевает страсть. Борьбу, жертвы, красоту и боль. Я рискую, открываясь перед тобой, а ты продолжаешь говорить, что ты — тьма, а я — твой свет. Разве тебе не приходило в голову, что моим светом можешь быть ты?

— Да как же… Бред какой-то, — упавшим голосом сказал Адам.

— Моя жизнь была лишена страсти. Восемь месяцев я встречалась с мужчиной, к которому даже не испытывала влечения. Наверное, я бы и замуж за него вышла, радуясь тому, что он, по крайней мере, не причинил мне боли. Он не вызывал у меня ни страдания, ни страсти. Ради него мне не приходилось рисковать. Только ты показал мне, что я могу хотеть большего. Ты дал мне это — и взамен ничего не отобрал. Ты превзошел все мои ожидания. А во тьме я провела лишь нашу разлуку.

Адам снова сжал ее в объятиях и поцеловал — глубоко и яростно, не оставляя никаких сомнений в своих чувствах.

— Ты никогда не была моей пленницей, — пробормотал он. — Это я был твоим пленником. С первой секунды, как тебя увидел.

— Похоже, это у тебя стокгольмский синдром.

Он рассмеялся:

— Или просто мы друг друга любим?

Белль улыбнулась, чувствуя, как свет наполняет ее душу:

— Думаю, ты прав.

В первую встречу она приняла его за монстра. Но в итоге принц Адам Казарос оказался именно тем мужчиной, в котором она нуждалась.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Таких слов я тебе еще не говорил. По крайней мере, не в такой форме. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, стала моей принцессой, проводила со мной все ночи, чтобы ты родила мне детей. Хочу этого больше жизни.