Моя любой ценой - страница 26

Физически она была в порядке. Ей только казалось, что она немного потянула мышцы во время их бурного секса. Но память об их близости сделала ее особенно восприимчивой. Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза, потому что боялась увидеть в них прежнее безразличие.

Галила собрала всю свою волю в кулак, спокойно улыбнулась и сказала:

– Доброе утро!

Молчание.

Она чувствовала, что Карим пытается поймать ее взгляд, и потому преувеличенно внимательно стала размешивать свой йогурт. Когда она потянулась к кофейнику, официант поспешил налить ей кофе, но Карим резко сказал:

– Я сам налью. Оставьте нас.

Его тон был таким резким, что Галила застыла, глядя себе в тарелку.

Комната в секунду опустела.

Она сидела, положив руки на стол и не решаясь пошевелиться. Не потому, что она боялась его, но потому, что не хотела оставаться с ним наедине. Теперь ей не за что было спрятаться.

– Ты сердишься на меня?

Она сердилась на себя.

– Почему вы так думаете? – спросила она, берясь за ложку.

– Ты не смотришь на меня.

Она хотела поднять глаза, чтобы Карим увидел, что она полностью владеет собой. Но тут же почувствовала, что на глаза ей наворачиваются слезы. Она не хотела, чтобы он видел, как она плачет. Прошлой ночью она открыла ему душу и отдала свое тело, а теперь…

– Даже если я на вас и не смотрю…

«…это не имеет никакого значения», – хотела сказать она, но не хотела снова выяснять отношения.

– Я бы занимался с тобой любовью всю ночь, Галила, – сказал он. – Но я боялся причинить тебе боль. Как ты себя чувствуешь?

Она смотрела на вышивку на рукаве его халата.

– Хорошо.

Он обреченно вздохнул, сел в кресло прямо напротив нее и заглянул ей в глаза. Галила быстро сморгнула, стараясь скрыть слезы. Но она видела его жесткий взгляд. Он всматривался ей в лицо так, будто старался найти причину ненавидеть ее.

– Просто иди, Карим. Мне гораздо легче выносить твое безразличие, когда я тебя не вижу.

Карим стиснул кулаки, вполголоса выругался, потом нагнулся, ухватил ее за руку и потянул к себе. Она упиралась, как могла, но все-таки оказалась у него на коленях.

– Что это? – возмущенно спросила она. – Какая-то новая пытка? Или ты думаешь, что если я поддалась тебе один раз, то готова отдаться в любое время, когда захочешь?

Она очень боялась, что так и было. Ее тело уже начало таять, кожа горела под его прикосновениями.

– Это точно пытка, – сказал он нежно, щекоча усами ее шею и удерживая ее у себя на коленях.

– Я хочу есть, – не сдавалась Галила.

– Ну так ешь, – сказал он, не убирая рук. – А я хочу обнимать свою жену и слушать, как она перечисляет мои недостатки.

– Похоже, у меня будет время на десерт и вторую чашку кофе!

– Послушай, для меня это все тоже внове. Не жди, что я переменюсь за одну ночь.

Карим наклонил голову и поцеловал ее в плечо.

Это был маленький шаг вперед. Он не обещал ей полной откровенности, как она мечтала, но, по крайней мере, он начал с ней разговаривать. Все-таки хорошо, что Карим отпустил прислугу и они остались наедине. Она немного расслабилась и поудобнее устроилась у него на коленях.

– Ты понимаешь, что провоцируешь меня? Ты хоть знаешь, как ты соблазнительна? – мягко спросил он, немного раздвигая ноги, чтобы она могла почувствовать бедром его возбужденную плоть.

– После прошлой ночи знаю. Ты мне это убедительно доказал. Почему, ты думаешь, я такая голодная? Ты должен позволить мне закончить мой завтрак, прежде чем мы кинемся утолять другие аппетиты. Иначе я упаду в обморок прямо к твоим ногам. Расскажи мне что-нибудь о себе, пока я ем. Что-нибудь о детстве.

– У меня его не было, – пожал плечами Карим.

Она хотела пересесть на свой стул, но он крепко удерживал ее. Ей показалось, что он не хочет, чтобы она видела его лицо.

– Я подумала, что, может быть, ты играл с кузенами, или путешествовал, или учился за границей?

– Моим университетом был престол Зирии. Когда я не занимался с наставниками, я сидел в кабинете дяди и учился управлять моей страной. А каким было твое детство?

– По сравнению с твоим – совсем детское. Я очень любила петь, в основном поп-музыку. У меня, кстати, неплохой голос. Еще мне хорошо давались языки. Мы с братьями любили кататься на лошадях, иногда устраивали себе пикники в пустыне. Кажется, у меня было идеальное детство.

– А потом?

Галила откусила кусочек лепешки. На вкус она была как картон.

– А потом моя мать меня разлюбила. А я стала, как одержимая, пытаться вернуть ее любовь. Я потратила кучу времени, читая о моде и о косметике, стараясь быть похожей на нее, ведь раньше ей это нравилось. Я спрашивала ее мнение о каждом кусочке ткани, который надевала на себя. И она сказала, что я ей надоедаю. Все это говорили, особенно мои братья. Мне казалось, что все меня ненавидят. Это было ужасно.

Карим перебирал ее волосы, и у нее от удовольствия мурашки бегали по затылку.

– И она отправила тебя учиться в Европу?

– Я вымолила у отца эту поездку. Не могла переносить ее холодность. Даже там я старалась быть паинькой, старалась не попадать в газеты, разве что по поводу благотворительности. В любом случае газеты меня хвалили, и я надеялась на мамино одобрение. Но она опять была недовольна. Говорила, что я лезу всем на глаза и пытаюсь привлечь к себе внимание.

Галила снова попыталась обернуться и посмотреть на него, но Карим не позволил. Он продолжал играть с ее волосами, гладил их, накручивал на пальцы, зарывался в них лицом.

– А почему мы опять говорим обо мне? – спохватилась Галила. – Расскажи мне, каково это – быть королем Зирии.