В тихом омуте... - страница 125
– Все в порядке. Но сейчас ты должна уйти. Одевайся.
– Не очень-то вежливо с твоей стороны. Куда может пойти одинокая женщина в три часа ночи?
– Возьми машину. Я дам денег. Но сейчас ты должна уйти.
– Я не уйду, пока ты не объяснишь мне, в чем дело.
– Я прошу тебя. – Его лицо жалко сморщилось. – Завтра… Завтра я все тебе объясню…
– До ревности я не опущусь, не надейся. Но с простым любопытством мне не справиться. Что-то произошло? Что-то серьезное?
Лицо Володьки исказила мука. Только мое присутствие сдерживало его от того, чтобы не упасть на пол и глухо не замычать.
– Уходи, я прошу тебя…
Я пожала плечами, сбросила халат на пол и начала одеваться. Слишком медленно, провоцируя Володьку, – я это видела. Он стоял рядом, не отходя от меня ни на шаг, – как будто боялся, что я передумаю, закапризничаю и останусь, это было в моем стиле – милая строптивость. Ему она всегда нравилась, но сейчас он был готов применить силу и выбросить меня из квартиры. “Давай, давай, быстрее, черт возьми! – читалось во всей его напряженной позе. – Что же ты так копаешься!"
– А что с ключами? – напоследок спросила я. Он непонимающе посмотрел на меня.
– Ты же обещал мне дать ключи от твоего милого распутного гнездышка. Я почти согласна.
– Завтра. – В столице промелькнула досадливая осмысленность. – Давай решим все завтра. Позвони мне с утра… Нет, лучше днем.
– Днем мы встречаемся с телевизионщиком. Ты забыл?
– Да, да… Там и состыкуемся. Позвони мне. – Володька мог сказать мне сейчас все, что угодно: встретимся в клубе, встретимся в президентской резиденции “Завидово”, встретимся на крыше Эмпайр Стейт Билдинг, только уйди, уйди, пожалуйста, будь ты проклята!..
Я оделась, в оглушающей тишине, преследуемая безжизненной тенью Володьки, натянула сапоги и пальто и уже в дверях обернулась:
– Я не обижаюсь. Значит, завтра ты за мной заедешь, и махнем к нашему телевизионному юнцу. Я позвоню.
– Да, да. – Володька даже не слушал меня. – Ты мудрая женщина, и я тебя люблю. Спасибо тебе.
И он захлопнул за мной дверь – так захлопывают камеру смертников: навсегда.
Я осталась одна на лестничной площадке, приложила ухо к двери: бесполезно. Если даже он и будет звонить кому-то – а в этом я не сомневалась, – телефон в комнате. Тяжелая металлическая дверь сохранит все тайны: о всяком случае, для меня.
От напряжения разболелась голова: я ожидала всего, только не этой чудовищной реакции Туманова. Она была неясна мне. Естественно, у него нет денег, чтобы расплатиться, – уж об этом я позабочусь, я назову такую сумму, которую ему не собрать, а о примерных доходах Володьки я уже имела представление. Но не это, не это деморализовало его. Смерть Юленьки?
Но они давно в разводе, они были разведены еще во ВГИКе, Юленька стала попивать, а в записях Нимотси вообще предстала записной наркоманкой…
Страх. Потный, липкий страх.
Страх перед теми, кто стоит за ним. Я попыталась проследить ход его мыслей. Почему предполагаемые шантажисты обратились именно к нему? К нему, а не к Александру Анатольевичу, например? Значит – это именно он засветился, привел “хвост”, дал кому-то понять, что он и есть то самое слабое звено, через которое можно вытащить всю цепочку.
Сейчас Володька блуждает в потемках: а вдруг это никакие не шантажисты-любители, а вполне реальные силы, возможно даже – спецслужбы, затеявшие с ним такую изощренную игру? Невидимые враги могут материализоваться в чем угодно и разрушить ярмарочный тумановский мир с разноцветными перспективами и запахами хорошо вымытого женского тела… Он уже разрушен.
Он уже разрушен.
Я вышла на улицу – тихую, почти прозрачную от холода, – такой холод бывает лишь в библейских пустынях, когда Моисеев народ устает умирать от жары…
Совсем мало огней, только мертвые тела машин, которыми утыканы тротуары. Вот и Володькин “Форд” – я коснулась его рукой и прошла мимо.
На пустынной улице, увидев одинокие фары, я подняла руку, прикинув, сколько будет стоить поездка до моего дома. Нужно посмотреть, сколько денег у меня с собой. Кажется, я бросила несколько крупных купюр в сумочку.
Сумочка.
Черт возьми, я забыла ее у Туманова, и только потому, что мой уход был похож на бегство – почти изгнание торгующих из храма. Подумав секунду, я решила вернуться.
Косметичка, пудреница, тюбик помады, маленький флакон духов – ни одна женщина после двадцати пяти уже не может обойтись без этих вполне невинных ухищрений. Без тяжелой артиллерии вспомогательных средств ее оборона будет прорвана. Вполне естественно, что я решила забрать их. Кроме того, там деньги и ключи…
Я тут же вспомнила, что ключи лежат у меняв кармане пальто, – эту бесшабашную привычку обходиться без кошельков и брелоков для ключей я приобрела еще во ВГИКе. Но Володька-то об этом не знал, и у меня появился вполне извинительный повод, чтобы вернуться. Заодно посмотрю, как он себя чувствует. Первый порыв должен пройти, и, возможно, он в состоянии хоть что-то связно объяснить. Что-то такое, что в дальнейшем может помочь – незначительная деталь, вскользь произнесенное имя – почему нет? И я вернулась.
Я вернулась и за пятьдесят метров от Володькиного дома увидела одинокую фигуру, выходящую из подъезда.
Воистину сегодня была ночь сюрпризов – я едва удержалась на ногах и прикрыла рот рукой.
Это был Олег Васильевич.
Если бы из тумановского подъезда выплыла украшенная лентами гондола и гондольер затянул бы баркаролу, я была бы меньше удивлена.
