Поэтика. История литературы. Кино. - страница 240
Сформулированные в результате критического анализа опыта формальной школы и некоторых основных положений соссюрианства тезисы обозначили границу в истории формальной поэтики, особенно четко видимую в свете приведенных данных о попытках возрождения Опояза. В связь с тезисами естественно поставить мощное воздействие лингвистики и поэтики на литературоведение (речь идет не о «первичных» опоязовских штудиях в области поэтического языка, а именно о долгосрочном и к настоящему времени разнообразно преломившемся влиянии соссюровских антиномий, общефилологическое значение которых подчеркнули авторы тезисов). Это касается, далее, преимущественного научного интереса к "специфически-структурным законам" искусства и одновременно — к заново построяемой связи между изучением искусства и других явлений культуры. (Можно констатировать и более конкретные черты преемственности, ясно различимые в сложном сочетании традиций, которое характерно для современной гуманитарной науки, — ср., например, связь с 4-м и 5-м тезисами утверждений о снятии абсолютности в противопоставлении синхронии и диахронии, о полиглотизме каждого синхронного состояния культуры в одной из новейших работ: Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров, В. А. Успенский и др. Тезисы к семиотическому изучению культуры. — Semiotyka i struktura tekstu. Studia poswiecone VII Miedzynarodowemi kongresowi slawistow. Wroclaw — Warszawa…, 1973, стр. 18–19). Периоду преемственности предшествовал, однако, хронологический разрыв, в осмыслении которого полезно руководствоваться 5-м тезисом, применяя его по отношению к понятиям "эпоха в науке" и "научная система" (ср. у Пастернака: "Горит такого-то эпоха"). Для Тынянова тезисы стали последней чисто методологической работой. Его деятельность в 30-х годах пошла по иному руслу, приобретая свойства традиционного академизма, против которого он столь остро выступал ранее. Это противоречие, возникшее к началу 30-х годов на внеличных основаниях, сплелось с глубоко личными коллизиями — между наукой и художественной прозой, неустанной работой и болезнью — и обусловило скрытый внутренний драматизм биографии Тынянова.
700
Научная позиция такого выдающегося ученого, как В. М. Жирмунский, представляет особую проблему. "Мои занятия формальными проблемами, — писал он в 1927 г., - начались уже в 1916 г., независимо от выступлений Опояза, и, в значительной степени, исходили из других предпосылок. <…> Для меня поэтическое произведение являлось единством взаимно обусловленных элементов; кружок Опояза, напротив, выдвигал понятие «доминанты», как приема господствующего, подчиняющего себе и деформирующего все остальные признаки" (Жирмунский, стр. 10–11). Теоретические воззрения Жирмунского впервые с полнотой представлены были в 1921 г. в статье "Задачи поэтики" ("Начала", 1921, № 1, ср. там же его рецензию на "Новейшую русскую поэзию" Якобсона). Полемика его с Опоязом обострилась с января 1922 г. — после выхода "Книжного угла" № 8 со статьей Б. М. Эйхенбаума "Методы и подходы" с резкой критикой взглядов Жирмунского, который писал впоследствии: "В моей попытке изучения "чувства жизни" и «поэтики» Блока как взаимно обусловленных элементов его поэзии он усмотрел опасность для чистоты "доктрины, возвращение на старые позиции и академический «эклектизм» (Жирмунский, стр. 13). К последнему определению Жирмунский делает следующую сноску: "Эклектизмом принято называть механическое объединение чужих мнений. С точки зрения Б. М. Эйхенбаума, справедливее и точнее было бы говорить о плюрализме, поскольку я отстаивал многообразие факторов литературной эволюции". Основной пункт расхождений Опояза с Жирмунским — стремление последнего включить в сферу поэтики широкие историко-культурные категории типа "чувство жизни", не ограничиваясь «спецификаторским» подходом (см. прим. к "Запискам о западной литературе" и к рецензии на альманах "Литературная мысль"). Острая полемика не исключала важных точек соприкосновения. Так, Тынянов специально оговаривал свое согласие с Жирмунским в понимании слова как темы (ПСЯ, стр. 170).
701
Ср. в письме Тынянова Шкловскому еще в начале 1928 г.: "Мы перемахнули за папафору и мамафору <…> Запахло смыслом, запахло писателем. За перестройку смысла платились головой или ногами. <…> Мы обошлись без гейста немцев и, кажется, поняли в чем дело <…> После нас ни о мамафоре, ни о гейсте нельзя уже будет писать" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723). Иллюстрацией к пониманию одного из последующих этапов научной жизни Тынянова служит запись в дневнике К. И. Чуковского от 14 ноября 1935 г. о происходившем накануне узком совещании у акад. Г. М. Кржижановского, где ряду литературоведов было предложено со ссылкой на А. М. Горького "сделать такую книгу, где были бы показаны литературные приемы старых мастеров, чтобы молодежь могла учиться", некое "руководство по технологии творчества"; "Эйхенбаум сказал с большим достоинством: — Мы за эти годы отучились так думать (о приемах). И по существу потеряли к этому интерес. Отвлеченно говоря, можно было бы создать такую книгу, но… — Это была бы халтура… подхватил Томашевский. Эйхенбаум: — Теперь нам пришлось бы пережевывать старые мысли, либо давать новое, — не то, не технологию, а другое <…>. Жирмунский: — Мы в последнее время на эти темы не думали. Не случайно не думали, а по какой-то исторической необходимости" (хранится у Е. Ц. Чуковской).
702
О ПАРОДИИ
Статья (1929) публикуется впервые. Разд. 1–2 печатается по авторизованной машинописи с уточнениями по рукописи (АК), разд. 3–5 — по черновой рукописи (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 72).
