Клятва графа Калиостро - страница 69
О патологической ревности Тамариного мужа знали все: и Елизаров, и контора, и уж тем более водитель. Вот и сейчас Костя нет-нет, да поглядывает на розы, точно напоминает: не отвертишься, Тома, ждет тебя допрос с пристрастием.
Водителю Тамара не доверяла, хоть и знала того не первый год. Она вообще никому не доверяла, кроме себя. От букета нужно было срочно избавиться.
- На перекрестке тормозни, - приказала она. Впереди как раз замаячила неоновая вывеска.
- Тамара Владимировна...
- Господи, Костя! – взорвалась та. – Еды на вечер куплю и веник сбагрю. Разве не ясно?!
Водитель недовольно засопел, но всё же включил правый «поворотник» и втиснулся на свободное парковочное место перед супермаркетом.
Иллюзий, что ей позволят закупиться самостоятельно, Тома не питала. Ее муж, Михаил Лазутин – не последний человек в городе, а разборки на почве последних поставок еще не закончились. Мише угрожали, в Мишу стреляли, Мишу подставляли и шантажировали – она всё это понимала и помнила. Казалось бы, где они, лихие девяностые? Ан нет, жива еще такая профессия, жена авторитета.
Костя неотступно следовал за Тамарой чуть ли не с первого дня ее замужества. Женщина привыкла к нему, как привыкают к нелюбимому, но жутко необходимому дивану или неудобному, но по статусу положенному предмету роскоши. Водитель, охранник, надсмотрщик, нянька Арина Родионовна – и швец, и жнец, и на дуде игрец. Он топтался под дверью дамской комнаты и примерочной кабинки, пугая продавцов выглядывающим из-за пиджака «Макаровым». Относительно свободна она была только в собственном доме и, пожалуй, на работе, но никак не в набитом людьми супермаркете.
Букет нашел пристанище в урне. Тома с остервенением ломала стебли, комкала шуршащую обертку и давила в ладонях нежные бутоны, прежде чем утрамбовать их в металлическом ящике. Лицо ее в неоновом свете казалось безумным. Умирающие розы пахли цветочным магазином, а любопытные прохожие бросали заинтересованные взгляды на явно сумасшедшую, но очень красивую и хорошо одетую женщину. Насладиться чужим безумием в полной мере мешал только дуболом за ее спиной.
- Зря вы так, Тамара Владимировна, - сказал Костя, когда они вернулись в машину, предварительно забив багажник продуктами. Сказал безо всякого выражения – просто констатировал факт.
- Тебя забыла спросить, - отрубила Лазутина. – Хоть раз залезь в мою шкуру и будешь возникать. Что, в падлу? Вот и не возникай... Он же всё равно узнает, верно? – спросила она, раздраженно тряхнув шапкой русых волос. – Не от тебя, так от этих... А они стучат, да... Как же достало всё, господи-и! Ненавижу! Уроды!
Миша узнал. Щелчок входной двери застал Тамару за готовкой (домработница Лазутиных вот уже неделю валялась с гриппом). Она едва успела убрать в шкаф бутылку с подсолнечным маслом, как сильный удар сбил ее с ног. Сгруппировалась, защищая голову – не впервой. Пока он бил ее, со всей сноровкой и избирательностью бывшего опера, она отползала как можно дальше от плиты и раскаленной сковородки. Не издавала ни звука. Ни в коем случае не кричать, не просить, не оправдываться! Она виновата. Раскаивается. Он знает это, поэтому лупит вполсилы и не трогает лицо.
Костя поступил благородно: рассказал сам, как есть. Позвони Мише кто-нибудь вроде Елизарова, она бы неделю не смогла встать с постели. Миша верит всем, кроме нее, но Косте – особенно. В такие минуты она благодарна водителю какой-то больной, извращенной благодарностью.
После припадка ярости муж, как обычно, пришел в себя и даже согласился выслушать, но Тамара лишь виновато улыбнулась дрожащими губами и вернулась к плите. Миша ведь наверняка не успел пообедать.
- На твой день рожденья летим в Прагу, - поставил в известность Лазутин. – Ужин в кабинет принесешь. Устал, как черт.
Тамара слушала гнусавый голос мужа и кивала, стараясь не морщиться от боли в мятых ребрах. Она сильная, и не такое терпела, просто устала не меньше. Одно хорошо: супружеский долг отложен на неопределенное время. По крайней мере, сегодня ночью можно спать спокойно.
***
Тамара Владимировна Лазутина, в девичестве Пермякова, а в очень узких кругах – Амира, не была ни мазохисткой, ни умалишенной, ни жертвой стокгольмского синдрома. Ей нечем было похвастать, кроме правильной фигуры, смазливого личика, чувства ритма и природной смётки. Этот коктейль однажды привел ее на порог стриптиз-клуба да там и оставил. История, лишенная какой бы то ни было романтики, драмы и оригинальности. Просто работа простой девчонки, которой не хватило желания учиться дальше, но хватило гордости, чтобы торговать телом лишь в определенных пределах. Ей даже нравилось заводить публику, она была молода, востребована и еще не успела «перегореть». Та Тамара-Амира не копалась в себе – не умела, пускай и видела со стороны червоточины своей тогдашней жизни. В конце концов, стрип-клуб – не райский сад, и гуляют там отнюдь не белые овечки с мягкой шерсткой. За годы «прогулок» по этому «саду» она обнаружила в себе еще одну особенность... умение... Да, скорее, умение. Умение привыкать. А улыбаться искренне, что бы ни творилось на тот момент в ее душе, жизнь научила.
Такая Амира и угодила в «обезьянник» вместе с парочкой других танцовщиц, чтобы вскоре стать законной супругой Михаила Алексеевича Лазутина, тогда еще старшего лейтенанта милиции. Влюбилась, как дурочка, оставила танцы, и понеслась жизнь, завертелась, закрутилась быстрее, чем опытная стриптизерша на пилоне. Пока Миша терпел превратности карьеры и зубами выгрызал место под солнцем, Амира, которая вновь стала Тамарой, преданно смотрела ему в рот и терпеливо сносила невнимание к своей персоне.
