Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 36
Алоэ
В ноябре, когда я расхворался, одна пожилая сердобольная женщина принесла мне мешочек сушеных лекарственных трав и побег алоэ, или, говоря по- русски, столетника. Травы — ромашку и зверобой — следовало заваривать и отвар пить, а с ростков алоэ обрезать кожу до мякоти и эту мякоть жевать. Я поместил колючий зеленый отросток в банку с водой и время от времени, когда не забывал и не ленился, отделял ножом небольшой побег, счищал с него кожицу и жевал горьковатое прозрачное желе. Это жевание и питье трав и чаев с малиновым, земляничным, облепиховым и брусничным вареньем, а также клюквенного морса помогло, и я наконец выздоровел.
Побег алоэ остался стоять в банке с водой, которую я иногда менял, когда она убывала. Растение, по всей видимости, чувствовало себя у меня совсем неплохо и даже пошло в рост светлыми молодыми листами, а после Рождества внизу, у прежнего обреза, появились тонкие водянистые нити корней.
На прошлой неделе, в среду, я попросил Катерину принести горшок и немного земли из подпола. В тот же день я впервые в жизни посадил цветок. Вышло несколько кривовато, хотя я очень старался и переживал. Первое время растению было не очень уютно в непривычной земле, но оно свыкается со своим новым положением. Теперь нужно будет найти подходящий колышек и сделать ему подпорку.
Сглаз
Галина-слепая опять организовала причащение болящих старушек, и поутру, невзирая на лютый мороз, мы отправились на Центральный поселок, как именуется административная часть Берендеева. В однокомнатной квартире собрались тринадцать бабок, большая половина из которых были совершенно глухи.
Провел общую исповедь, вышло что-то вроде колхозного собрания. Увы, большинство старух уже неисправимо неправославные. Они внецерковные, и священник для них — лицо, которое может и должно защитить «от колдовства», «от сглазу», «от соседки-ехидины». Две бабки когда-то услышали от прежних батюшек: «Никакая пища не сквернит человека» — и услышанное накрепко определило их отношение к посту. Другие пытаются оправдываться:
— Мы и так все время постимся, пенсию-то не платят...
Спрашиваю:
— Ну, хотя бы сегодня не ели?
Одна особо благообразная бабулька отвечает:
— Нет, только рот молочком смочила, а то сушит...
Ну и что такой скажешь? Неужели не причастишь?
После этого попросили освятить три квартиры. В каждой — по вдовой бабке. Освятил у одной, и та поведала:
— Вот, когда хозяин был жив, у нас такое случилось... На майские ему говорю: давай матрасы вынесем проветрить. Подняли с кровати его матрас, а под ним спички рассыпаны — штук тридцать... Я значения-то не придала сразу, а надо было их взять и попрыскать святой водой! А хозяин собрал те спички и пошел на двор: говорит, сейчас буду их жечь, и, если наколдовать нам хотели, колдунья и выйдет. И когда зажег он, спички- то эти, соседка наша на улицу выскочила! Вот как это? Правда, с того времени дед прибаливать стал, теперь уж второй год, как нет его... Вот как мне не думать на нее? И сегодня, незадолго перед вами пришла она ко мне. Газ, мол, у нее вдруг кончился, щи ей подогреть понадобилось! И не уходит ведь! Я думаю: скорее бы ты ушла, вот-вот батюшка подойдет дом святить... Ну вот как мне не думать-то на нее, а?
Мотылек
Ездил в Сергиев Посад, вернулся в десятом часу вечера. Мороз — под тридцать! Зашел в дом, включил свет на кухне, взял ковш из ведра напиться и заметил, что на поверхности воды что-то трепещет. Пригляделся: Бог ты мой — мотылек!
Целый день я протопал по заснеженному городу мимо покрытых розоватой штукатуркой стен, мимо домов с заиндевевшими окнами и людей с красными лицами, мимо монахов, кутающихся в вязаные шарфы и богомолок в пуховых платках, покрытых от дыхания изморозью; я дышал в застекленевшие усы, окончательно уверовав во всю эту зиму, а тут такое чудесное явление...
Попытался было ухватить его пальцами, да побоялся повредить хрупкие крылышки. Зачерпнул ковшом и осторожно слил воду, оставив мотылька на ободе. Похож на сложенные бледно-зеленые лепестки. Бережно перенес его на тряпицу. Единственное место, приличествующее этому невесомому существу, — цветок. Но у меня дома всего один цветок, да и тот — алоэ. Впрочем, все же зеленое растение, хотя бы какая-то ассоциация с весенним теплом...
Я перенес свою находку в горшок со столетником. Он уже заметно прижился и устремился вверх, рядом с ним даже начала пробиваться какая-то хилая травка. На нее-то я и усадил мотылька. Он ухватился лапками за стебель и принялся сушить свои крылышки.
Утром я поспешил посмотреть на него. Он все так же держался за травинку, но уже оживленно шевелил белым усом. Днем я был в школе, затем ездил соборовать старушку, так что вернулся лишь к вечеру. Вспомнил, что у меня в доме — гость и пошел к окну справиться. А мотылька в горшке и след простыл.... Откуда он взялся и куда пропал, совершенная для меня загадка.
Похоронили
Хоронили матушку Антонину. Все удивлялись тому, что всю ночь с вечера мело и пуржило, пока отпевали, ветер яростно сотрясал хлипкие оконные рамы в церкви, а к выносу все стихло. Когда выходили из храма, ветер унялся окончательно и опустилась удивительно теплая тишь с веселым щебетом птиц.
Целый час мы неторопливо брели вслед за грузовой машиной, в которой был установлен гроб. С открытого борта два мужика по местному обычаю бросали на дорогу еловые ветви. Я шел прямо за гробом, за мной следовало великое множество старых бабок — то по двое, то по трое. Взявшись под локти, как на празднике, они брели и пели: «Со святыми упокой...» Когда опускали гроб, пошел легкий снежок, опадая пухом на черные комья земли. Едва опустили домовину и я высыпал в могилу пепел из кадила, как снова поднялась метель и мощные снеговые заряды закрыли село от кладбища.
