1894 - страница 75

* * *

Николай вышел из мастерской. Пустой лагерь, вдобавок к мерзкой осенней погоде, портил настроение, работать не хотелось. Вернувшись, он сложил свои инструменты, посмотрел на ход работ, пообещал механику, что проверит всё лично сам, до самого последнего винтика, и уехал пить вино с поручиком Рыжевским. С Клячкиным Ершов практически не виделся, тот всё лето колесил по Дальнему Востоку, делая деньги, а когда появлялся во Владивостоке, то тратил время на бумажные дела. Клячкин близко сошелся с Петром Великим, дядей Фёклы, чиновником, бумагомаракой. Зато Ершов настолько подружился с поручиком, что тот не обижался на анекдоты о поручике Ржевском, рассказываемые Николаем по пьяной лавочке.

* * *

— Ты, инженер, человек ученый. Даже слишком …

— Почему слишком?

— Когда ты, Николай, нанимал на работу рабочих и мастеров, то перебирал-перебирал, все не те, все безрукие, «от сохи». Мест рабочих много, а набрал ты рабочих всего лишь полсотни.

— Я из Америки лучшие станки заказал. Денег заплатил, страшно сказать сколько. Три парохода своими руками разгружал, — немного приврал Николай, — а какой-то неумеха за час этот станок запорет.

— Научи.

— Я учу. Взял таких, которых можно научить.

— Не по-русски это, Николай! О деньгах твоя забота, а не о людях.

— Это ты про себя? Из последней стычки с «хунхузами» ты привез трофей: две японских винтовки системы Мурата. И объясняешь сослуживцам преимущества трехлинейки. Только у японцев на подходе винтовка Арисака.

Этот «сын муравья», увы, обошел Мосина. Как это не прискорбно. Я уже не говорю про Маузер образца этого года.

— Зато трехлинейка проста и надежна.

— И стоит меньше пятидесяти рублей.

— Правильно.

— О деньгах моя забота. И твоя тоже. Ты думаешь, для чего я народ набираю? Станочный парк такой большой? Полсотни гироскопов и энергетических установок для торпед я смогу сделать сам, с помощью привезенных сюда двух десятков инженеров, мастеров и рабочих. Для чего я двигатели выпускаю, примитивные, грубые, простые? Чтобы через год кто-то из этих рабочих сможет собирать моторы для катеров, настраивать их, ремонтировать. Через десять лет тут будет настоящий завод, не хуже столичного.

— Такой впечатление, что о своих железках ты можешь говорить дольше, чем сестры Рыбины о моде! — Рыжевский вдруг замолчал, и открыл рот, в глупейшей улыбке, — Боже мой! Какая женщина! Откуда она здесь?!

Николай так резко повернулся, забыв обо всех и всяких правилах приличий, что чуть не свалился со стула. Посреди зала замерла огненно рыжая, ослепительно прекрасная женщина, далеко не молодая, лет двадцати восьми

— тридцати. «Уже не комсомолка», — мысленно повторил Николай присказку Бузова, пытаясь снять наваждение. Заклинание не подействовало, женщина казалась Ершову по-прежнему божественно красивой. Она достала длинную тонкую сигарету, вставленную в дорогой мундштук, сделала пару шагов, и попросила у Николая огоньку, по-английски. Ершов щелкнул зажигалкой, вызвав у незнакомки удивление, та чуть-чуть приподняла правую бровь.

— Ольга фон Штейн, — представилась.

— Ник… Ершов, — запинаясь смог выговорить Николай, сглатывая слюну. Он покраснел от осознания сладострастного жара, охватившего его. Ольга одобрительно засмеялась

* * *

Николай не мог заснуть. Ольга лежала рядом, ее тело было совершенным, созданным для соблазна. Даже более чем совершенным, не холодно скульптурным, а волнующе живым. Богиня, спустившаяся на землю.

Светало, Ольга заснула, Николаю не спалось.

«Интересная особа эта Ольга фон Штейн, красавица-шпионка. По-английски она говорит с американским акцентом, похвалилась, что знает еще немецкий и французский. Завтра Клаудия, безусловно, узнает об этом маленьком приключении, и … что будет! Слезы? Крики? Топанье ногами? Мордобой?

Разрыв? Франческа встанет на её сторону. И всё же, устоять было невозможно, необыкновенная женщина! Чтобы „необыкновенная“ женщина работала в грязной конторе, наподобие службы Оскара, нужны особые обстоятельства. Надо быть крайне осторожным, а лучше, держаться от нее подальше! Хотя, это выше человеческих сил!»

Николай повесил в шкаф, разбросанную по комнате, одежду Ольги, и спустился вниз. На кухне уже гремели сковородками повара, готовили постояльцам завтрак. Николая выпросил для себя стакан горячего чая с молоком, поднялся в номер и улегся на диване. От Ольги несло табаком, ночью её запах будоражил чувства, на рассвете раздражал и мешал спать.

Как только Николай задремал, ему почудились шаги: шлеп-шлеп. Заскрипели полы, хлопнула дверца шкафа.

— Ой, что это за прелесть, — начала тормошить Николая Ольга.

Она показывала ему вешалку.

— Вешалка для одежды. Скоро и Америка, и Европа будут пользоваться ими.

Я разместил заказ на изготовление миллиона вешалок. Деревянные и проволочные, большие и маленькие, для богатых и не очень. Здесь они прижились в ателье и трактирах, удобно, экономят место.

— У тебя много чудесных вещей, «инженер». Зажигалка! Вешалка! Ты вчера обмолвился про электрический свет в доме. Это — большая редкость, — улыбнулась Ольга.

— В Мингородке электричество уже больше десяти лет, а торговый дом «Кунст и Альберс» освещает свой торговый центр, наверное, лет двадцать, если не больше, — заскромничал Николай.

— Преувеличиваешь, инженер! Двадцать лет назад электричества еще не существовало! — засмеялась Ольга немного хриплым, волнующим Николая, смехом, — Я делала покупки в самых фешенебельных магазинах Лувра, там хвастались, что «русский свет» зажегся у них лет пятнадцать назад.