Кровь звёзд. Мутанты - страница 116
— А если нам уничтожить параноиков? Вы же не будете испытывать угрызений совести, Дьюк?
Хит улыбнулся и покачал головой.
— Это ни к чему не приведет, — сказал Гобсон, — а отодвинет на некоторое время решение проблемы. Конечно, мы могли бы перехватить вертолет с бомбами, но они пришлют сотни других, а со всеми нам не справиться. К тому же, вы знаете, тут и не потребуется большого количества бомб.
Ну, конечно, Бюркхалтер знал. Одной бомбы вполне достаточно, чтобы уничтожить Секвойю.
— Если бы я участвовал в убийстве нетелепатов, — заявил Хит, — я навсегда был бы отмечен каиновой печатью, и все наши могли бы это заметить. А если нам попытаться убедить…
Бюркхалтер покачал головой.
— Слишком поздно. Даже если нам удастся успокоить толпу, то известия о событиях распространяются молниеносно. Дьюк, вы слышали их призывы?
— Нет.
— Они нашли козла отпущения. Вы знаете, что наши встречи ни для кого не являются секретом, и кто-то объяснил их следующим образом: у нас существует полигамия. Да, конечно, речь идет о мысленных связях, но именно об этом они кричат на всех перекрестках.
— А может быть, они не так уж неправы? — спросил Хит. — Норма, устанавливаемая большинством, является произвольной, а мы отклоняемся от нормы, хотим мы этого или нет.
— Нормы подвержены изменению.
— Только, когда наступает кризис. Понадобился Большой Взрыв, чтобы прийти к децентрализации. Абсолютных ценностей не существует. То, что хорошо для нетелепатов, может быть неприемлемым для нас.
— Но есть же основы нравственные…
— Семантические, — сказал Хит, порывшись в своих бумагах. — Кое-кто пишет, что наличие психиатрически?; больниц оправдано лишь тогда, когда девяносто процентов населения являются ненормальными. Ну а остальным десяти процентам остается лишь закрыться у себя в домах. — Он горько улыбнулся. — Чем больше я наблюдаю душевнобольных, тем меньше склонен соглашаться с произвольно установленными ценностями. У этого человека… — Он взял одну папку —… одна навязчивая мысль, встречающаяся, кстати, у многих: он считает, что, когда он умрет, мир перестанет существовать. Ну что ж, для него это действительно произойдет.
— Кажется, я слышу кого-то из ваших пациентов, — сказал Бюркхалтер.
Гобсон поднял руку.
— Хит, вам следовало бы дать успокоительное всем Лысоголовым, которые здесь собрались. Вы чувствуете, как растет напряжение?
Они замолчали и стали прислушиваться. Через какое-то время Бюркхалтер стал мысленно различать отдельные колебания, идущие из глубины больницы.
— Больные? — спросил он.
Хит нажал на кнопку.
— Фернальд? Дайте успокоительное… — Он продиктовал рецепт, потом отключил связь и поднялся. — Душевнобольные очень чутко все воспринимают. В конце концов их всех охватит паника. Вы прочли эту мысль в стадии депрессии…
— Он предъявил мысленный образ больного. — Ему следует сделать укол, да и на других буйнопомешанных надо посмотреть.
Но сразу он не ушел.
Гобсон внимательно смотрел в окно.
— Вот идет последний. Все мы теперь здесь. В Секвойе остались лишь параноики и нетелепаты.
Бюркхалтер спросил с тревогой в голосе:
— Вы нашли выход?
— Даже если бы и нашел, я не смог бы вам сказать об этом. Не забывайте, что параноики могут читать ваши мысли.
Очевидно, он имел в виду Барбару Пелл, о которой подумал Бюркхалтер. Та скорее всего пряталась где-нибудь на электростанции. Какое-то неясное чувство стеснило грудь Бюркхалтера, и он поймал на себе пристальный взгляд Гобсона.
— Мы все не являемся добровольцами, — сказал Немой.
— Вас никто не просит в это вмешиваться. Да и меня тоже. Но с момента своего рождения каждый Лысоголовый готов к выполнению опасных задач, готов быть в рядах борцов. Случилось так, что взрыв возмущения произошел здесь.
— Это должно было где-то начаться, рано или поздно.
— Правильно. Но Немым быть тоже нелегко. Мы отрезаны от других. Мы не можем участвовать в ваших встречах. Мы можем свободно общаться лишь с другими Немыми. И мы никогда не можем уйти на покой.
Никогда ни один Немой не признался бы в том, что он носит шлем.
— Я думаю, что ваша мутация произошла намного раньше нашей, — сказал Бюркхалтер.
— Но мы должны платить за то, что имеем. Бомбы в каком-то смысле являются плодами знаний. Если бы в бомбах не использовалась энергия атома, то телепатическая мутация появилась бы в тот момент, когда планета созрела для того, чтобы ее принять… Не знаю, верно ли все это, но тогда мы бы не оказались в столь ужасном положении.
— Вся вина лежит на параноиках, — сказал Бюркхалтер. — И в какой-то степени… на мне.
— На вас? Никогда не поверю.
— Думаю, что это так, Гобсон. Кто ускорил кризис?
— Селфридж…
— Барбара Пелл, — перебил его Бюркхалтер. — Она убила Фреда Селфриджа. А со времени моего прибытия в Секвойю она не переставала меня преследовать.
— Она убила его ради того, чтобы вам досадить? Невероятно.
— Это была часть их общего плана, я думаю, но что-то было сделано и из-за меня. Пока я был консулом, она ничего не могла со мной сделать, но где теперь консульство?
Лицо Гобсона стало серьезным. Один из практикантов, Лысоголовый, принес успокоительное и стаканы… каждый молча выпил лекарство. Потом Гобсон подошел к окну и долго смотрел на факелы, мерцавшие вдалеке. У него перехватило дыхание.
— Они приближаются, — сказал он. — Слушайте.
