Искатель утраченного тысячелетия - страница 69
И Магеллан в своих проектах ссылается на глобус Шенера.
Но как, каким образом догадался Шенер о существовании пролива, которого никто не знал (и он тоже)?
Эту загадку пытались разгадать и великий Гумбольдт и другие ученые. Вот к какому выводу они пришли.
Пролив этот был очень нужен, поэтому Шенер задолго до путешествия Магеллана изобразил его на своем глобусе. Мечта о таком проливе создала догадку. И вот эту-то догадку Шенер и обозначил на своем глобусе.
Теперь о Веригине.
Веригин собирался провести эксперимент на себе. И раздумывал. Его фразу о Шенере и Магеллане надо, как мне кажется, понимать так; либо его эксперимент над самим собой станет догадкой (как неведомый пролив на глобусе Шенера), либо он, Веригин, станет первооткрывателем, как Магеллан.
МЕДНЫЙ ПЯТАК 1855 ГОДА
7 июля 1866 г. Остров Бережной
Записки Веригина
Невольно думаю: те, кто некогда делали опыты над собой, были среди людей, А я - один. Доктора Климова нет.
Небо безоблачное" Солнце работает на меня: жарко, знойно,
8 июля
Какое несчастье! Всю ночь лил дождь. Тропинка к острову потонула - гать снова залита. Неужели ждать, пока сойдет вода? И сколько же еще ждать?
10 июля
Эмульсия для опыта над собой готова. Стоит на холоде.
Снова жара. Бездельничаю. Ни за что не хочется браться.
Смешная мысль: а что, если после инъекции я предстану в каком-то ином виде? Не узнанный никем, я появлюсь в давно знакомых местах. Свободный от преследований полиции, я продолжу свои научные поиски там, где мне вздумается.
И радость моих открытий - тайна вечной юности, тайна вечного здоровья - станет достоянием людей.
12 июля
Гать не просыхает. Ждать больше не могу. Готовить эмульсию в моих условиях не так-то просто. А от жары она придет в негодность через двое суток.
13 июля, 6 часов утра
Все готово к инъекции.
Ходил к обрыву. Все то же. На подступе к обрыву - вода. Кругом - никого.
Делать нечего. Больше ждать нельзя. Через тридцать минут приступаю к опыту над собой.
Так доктор Климов и не смог добраться сюда. Жаль! Буду поминутно вести дневник.
Я прервал чтение и в волнении вбежал в дом. Крысы,
испуганные и озадаченные моим появлением, разбегались,
метались по комнате, задевая осколки колб и реторт.
На краю стола лежал глиняный кувшин. Из горлышка с
отбитым краем торчали иссохшие, изогнутые тоненькие
стебельки.
Не собирал ли Веригин нежный вереск - лиловый и лило
во-розовый?
Рядом с опрокинутым глиняным кувшином лежал темный
позеленевший медный пятак. Не обращая внимания на возню
разбегающихся крыс, я смотрел на пятак 1855 года.
Его держал когда-то в руках испепеленный своими поис
ками зачарованный отшельник,
И вдруг во мне зазвучал мотив "Ирландской застольной" Бетховена:
Миледи смерть! Мы просим вас
За дверью обождать.
Сейчас нам будет Бетси петь
И Дженни танцевать!
Я опустил в карман медный пятак 1855 года. Вышел на крыльцо, поросшее травой. И стал читать.
ОПЫТ НАД СОБОЙ СДЕЛАН
13 июля 1866 г., 10 часов утра
Записки Веригина
Опыт сделан. Записываю. Вижу: почерк мой совсем не похож на мой почерк. Словно другая рука писала. Пульс слегка учащенный. Дыхание усиленное. Слабый пот по всему телу. В ушах удивительный звон - какой-то радостный, светлый. Сознание ясное.
Полосы! Гигантские прозрачные покрывала, голубые, зеленые, оранжевые, плывут перед глазами, сменяют одно другое. И через такие занавеси мир выглядит все новым и новым. На какой-то миг перед глазами проплыл белоснежный занавес. Вдруг небо потемнело. Пошел дождь. Странное дело! Я отличаю каплю от капли. Я вижу, как эти капли складываются в длинные струи. Еще миг - и все-все кругом утопает в веселом густом голубом свете. Он такой густой, что хочется тронуть его рукой.
А чудесный звон в ушах все сильнее. В едином ритме с ним пульсирует кровь в венах. И тоже словно звучит. Веселая семицветная радуга спустилась с неба на остров. Сердце переполнено радостью, восторгом. Мне хочется петь.
Мне неудержимо хочется петь, играть на флейте...
Дивный звон в ушах и в крови стал затихать. Вот и хорошо: я и впрямь чуть устал.
11 часов 15 минут. Однако же как тяжела стала моя голова! Снова перед глазами дождливый занавес.
Отличаю каплю от капли.
Голова кружится. Руки слабеют. Но сознание ясное. Я четко различаю: по подоконнику ползет муха - одна, другая. Руки не слушаются. Все тело свинцовое. Спать... Спать!
11 часов 30 минут. За... сы... паю.
Жаркий полдень. Значит, я спал! Сколько? Сутки? Неделю? Или час? Не разберу.
Какой прилив сил! Как я голоден! Когда я ел в последний раз?
Так вот где тайна Мефистофеля - Фауста! Вот как решается сказка о живой и мертвой воде! Ура! Скорее к доктору, к людям!
Хлынул дождь, настоящий ливень. Как быть?
Делаю последнюю запись. Уберу все самое нужное и дорогое в печь. Закрою заслонку. Завалю кирпичами.
Попытаюсь пробраться к доктору. Возьму длинные жерди...
Крик! Что за крик? Почудилось? Нет! Неужели доктор добрался до меня? Иду!
- Иду, доктор, иду, иду-у-у! - крикнул Веригин, приложив ко рту ладони, сложенные рупором.
"Иду-у-у!" - повторило эхо.
Впрочем, эти строки не записаны в дневнике Веригина.
И что с ним случилось, неизвестно.
...Далекий долгий протяжный гул. Нарастает все бли
же. Вертолет.
Вертолет - за мной!
Бережно держа одной рукой раскрытый портфель с ля
гушкой, а другой - пачку книжек Веригина, я отбежал от
бревенчатой хаты.
Но я еще вернусь!
НЕ ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ, А СЕГОДНЯ
На маленькой улице в Москве уже светает. Ночную тишину разгоняет привычный знакомый шум большого города. А я все еще чувствую себя на острове среди глухих болот, и все еще глядит на меня в пустые проемы окон развалившейся хаты бледно-голубое небо с серенькими облачками. Постукивая ветками, гуляет по хате ветер... Бетховенский вызов смерти, вызов, который мне вспомнился там, на острове, под визг крыс и звон разбитых колб и склянок, звучит, все звучит в ушах.
