Фантастические повести и рассказы - страница 121
— Что вы имеете в виду?
— Когда они достигнут Резервуара?
— Говорят, что со дня на день.
— Ну это они уже полгода как говорят, — сказал он с досадой. — А как по-вашему, долго еще?
— Я же не специалист. И я был там совсем недолго. Вы, наверное, лучше меня способны разобраться в ситуации.
— Я-то способен, да у меня с тех пор, как ввели режим А, нет доступа к их информации. Ну да ладно, не о том речь. Я вот о чем хочу вас… попросить, что ли. Вы ведь, я слышал, скоро улетаете. Так вот, когда вы там, наверху будете докладывать о положении дел на Кабенге, скажите вы им, что еще месяц, максимум два — и нашу биостанцию придется эвакуировать. И я не уверен в том, что это не придется сделать раньше. Я вообще ни в чем уже не уверен — даже в том, удастся ли нам отсюда выбраться?
— У вас что, есть основания так думать? — спросил я, разом собравшись. Я почему-то совсем не удивился тому, что здесь тоже, как и на Туруу, как и на Каланде надвигалась катастрофа. Подсознательно, несомненно, я ждал этого.
— Основания? Да, у меня есть основания. Больше, чем достаточно. Если бы бета-треон пошел на Туруу сегодня, я немедленно отдал бы распоряжение о начале эвакуации. И я так и так отдам это распоряжение через месяц или два, в зависимости от ситуации и независимо от того, пойдет ли бета-треон из скважин на Туруу или нет. Но я хочу, чтобы наверху знали об этом.
Он был совершенно спокоен. Так, будто говорил о чем-то обыденном. Наверное, потому, что для него необходимость эвакуации давно уже стала реальностью. Только я-то еще не понимал, чем она вызвана, эта необходимость, какая может быть у нее причина — здесь, среди пустыни, далеко от всякой жизни, далеко от всего, что может вызвать катастрофу. Я знал только одно — Ронкетти не был паникером. Иначе он никогда не стал бы руководить людьми. Он не был паникером и доказал это в прошлом не раз. Я и без помощи мнемоблоков помнил о той операции в Среднегорье на Глайде, которую он провел в тридцать девятом — она поразила меня еще тогда, когда я изучал личные дела руководителей на Кабенге. Ронкетти был человеком, который смог бы работать у Зигмунда.
Значит, опасность была реальной.
Опасность была реальной, но это мало что меняло в моем понимании того, что мне следует делать — только осложняло дальнейшие действия. Как и утром, во время разговора с Графом, я был во власти предубеждений, я считал, что мне известна истина, и то новое, что я узнал за прошедшие часы, лишь подтверждает ее. Если бы я остановился и задумался тогда, все еще могло бы пойти по-другому. Но сожалеть о чем-то уже поздно.
— Что изменится, если о вашем решении эвакуировать биостанцию узнают в Академии? — спросил я.
— Что изменится? — он ненадолго задумался. — Не знаю. Но кое-что, несомненно, должно измениться. Во всяком случае, хуже не будет. Потому что сейчас, инспектор, у меня такое ощущение, что все мои тревожные предупреждения — это глас вопиющего в пустыне. Не далеко от истины, учитывая наше местоположение, — усмехнулся он. — Я доказываю в каждом своем отчете нарастание опасности, но не получаю никакого подтверждения того, что руководство знает об этом. Они знают, конечно, мы тут не в полном отрыве от базы живем. И оттуда люди прилетают, и сам я на базе регулярно бываю. Говорил я обо всем этом и с начальником базы, дважды говорил. Правда, давно это уже было, с тех пор ситуация еще больше обострилась. Но они все это знают. И тем не менее по документам, по распоряжениям, которые мы получаем, этого не видно! А мы, как и все остальные, обязаны выполнять распоряжения, мы не можем не выполнять их, иначе вся работа пойдет к черту. Вам, как инспектору, это должно быть понятно не хуже, чем мне.
— Может, вы все-таки объясните, в чем состоит опасность? — удалось, наконец, спросить мне.
— Объясню, инспектор. Несомненно, — ответил он.
И рассказал мне все. Сжато и толково. Так, что не осталось никаких сомнений. Здесь действительно было очень опасно. Возможно, даже гораздо опаснее, чем на Туруу, где вот-вот мог последовать катастрофический толчок. То, что происходило на третьей биостанции, подтверждало худшие из опасений Бланга — Ронкетти между делом посвятил меня в основы теории строения Кабенга, которую Бланга разработал за последние годы. Теория эта прекрасно вписывалась в рамки давно уже известных концепций, гласящих, что любая биосфера есть единый сверхорганизм с единым обменом веществ, определенным образом реагирующий на внешние воздействия. Это, в общем-то, бесспорные истины, но до сих пор практическая ценность таких концепций была невелика — они объясняли то, что уже известно, но не давали практически ценных предсказаний.
До тех пор, пока люди не занялись Кабенгом.
Здесь все объяснялось в рамках теории Бланга. И особенности взаимодействия организмов Кабенга. И особенности внутреннего строения планеты. И единая для всех живых организмов система поставки бета-треона, который синтезировался какими-то неизвестными еще нам организмами где-то глубоко под землей. И происшедшие за последнее время изменения в климате планеты.
И конечно же концепция Бланга объясняла, кто же такие онгерриты. Прежде всего она объясняла именно это. И говорила о том, чего же нам следует ждать от онгерритов в самом ближайшем будущем.
Концепция Бланга объясняла все. Все факты, которые были накоплены. И давала предсказания — такие, что не оставалось у меня больше никакой надежды на возможность благополучного исхода. Кабенг сегодня был бомбой, детонатор которой находился во власти нашего противника. Все, что ни делали здесь до сих пор люди, вело к катастрофе. И самое страшное страшное в своей нелепости — состояло в том, что каждый из них считал, будто он поступает единственно правильным образом перед лицом наступающей угрозы. По сути дела каждый из работавших здесь оказался один на один с грозными симптомами надвигающейся беды, каждый видел лишь свою часть этого грядущего ужаса и по-своему пытался предотвратить его, не понимая, что лишь ухудшает своими действиями общее положение. И не было над ним никого, кто сумел бы разглядеть беду.
