И весь ее джаз… - страница 63
Теперь уже и без бинокля было видно, что это Михалыч, уверенно ведущий к причалу их переделанный и отремонтированный банкетоход.
Впрочем, он вовсе не был традиционным банкетоходом, предназначенным в меньшей степени для прогулок, а в большей — для традиционного российского отдыха с обильной едой, еще более обильным питьем и танцами с потенциальной дракой на закуску. Соколов как-то рассказывал, что у него на корпоративе умудрились подраться даже члены совета директоров банка. Хотя, как правило, ущерба здоровью отдыхающих при этом не наносилось. Скорее — сбрасывалось напряжение ежедневной жизни.
Да и далеко не каждый рейс — и даже не каждый пятый — сопровождался полудружеской потасовкой.
На этом же, сейчас причаливающем, банкетоходе таких неинтеллигентных эпизодов, скорее всего, вообще не будет. Потому что в данный момент вершилось историческое событие — к бетонной стенке швартовался первый в истории Москвы — а может, и всех рек мира — джаз-арт-корабль! Ну или, с учетом его негигантских размеров — джаз-арт-кораблик.
Вообще, вопрос наименования стоял остро. Известно, что как корабль назовешь — так он и поплывет. Сначала из уважения выслушали мнение профессора. Он предложил назвать просто: «Е. А. Береславский». И был готов за свой счет изготовить золоченые буквы для бортов.
Проект максимально деликатно отклонили.
Потом еще были десятки вариантов имени для джаз-арт-кораблика. Чего только не выдумывали, от профессиональных «Барабан», «Валторна» и «Мастихин» до концептуальных «Джаз-хаос» и «Арт-нирвана». В конце концов все варианты названий просто отбросили, оставив первоначальное, техническое — «Джаз-Арт-Кораблик». В принципе, все равно получался привет в сторону профессора — это же он организовал первый в истории российской столицы джаз-арт-заплыв.
А катер уже встал у причала, накрепко привязанный к нему прочными швартовыми канатами. И Михалыч, теперь вживую, не через стекло рубки, махал им рукой — мол, чего стоите? Карета подана.
Народ потянулся к перекинутым на берег коротким сходням.
Причал здесь был, по сравнению с Краснопресненской, совсем маленьким — даже «Москва», длиной менее сорока метров, встала бы впритык. Но для короткого 544-го проекта — то, что надо.
Самое же главное в этом причале было то, что он был свой. Его выделили — с помощью Береславского, Вериного папы и еще пары серьезных лиц — в пользование именно под организацию культурных музыкально-художественных мероприятий. Так и было написано в серьезном документе с печатью мэрии. Соответственно, арендная плата была насчитана совершенно незначительная.
И хотя усовершенствовать причал пришлось на свои деньги — вбить дополнительные сваи, восстановить и освидетельствовать электрохозяйство, — все равно это были мизерные суммы по сравнению с арендой любого другого помещения в центре Москвы.
Получено также было разрешение и на работу камбуза.
Единственно, чего не хватало капитану Ведерникову для полного счастья, — подвода питьевой воды и канализационного стока. Чего не было — того не было. Выручали старые связи. За малые деньги водовозка заполняла объемистые танки — теплоход все-таки! — пресной водой, а ассенизатор вывозил то, что ему положено вывозить. Но все платы за эти услуги опять-таки были незначительны в сравнении со свалившимся счастьем — собственный выставочный, он же концертный, зал прямо в сердце столичного мегаполиса.
Машка и профессор вошли на борт чудо-корабля с замиранием сердца: они и мечтали об этом давно, и усилий приложили немало. Остальные тоже сгорали от любопытства.
Да, мало что осталось от облезлого прогулочного катера, с трудом дочапавшего по рекам и водохранилищам из Астрахани! Все вокруг сверкало и горело свежими красками да чистым лаком. Не то чтоб богато — но аккуратно, и главное — абсолютно функционально!
В кают-компании было предусмотрено место для развешивания картин и их точечной подсветки. На открытой кормовой палубе — тоже. Одновременно можно было показать не менее сорока работ среднего формата, плюс — неограниченное количество графики в специальных портфолио.
Для музыки оказалось предусмотрено аж три воплощения. Мини-сцена в кают-компании. Между прочим, с небольшой барабанной установкой и профессиональным электронным пианино.
Следующий музыкальный пункт — назовем это микросценой — в носовом отсеке. В нем же, на самом носу, было подобие студии звукозаписи.
Разумеется, годилась для концертов и открытая кормовая палуба.
Все три площадки были снабжены отдельными комплектами звукоаппаратуры и прожекторами подсветки. И, наконец, можно было с любого места выступления музыкантов отправить звуковой поток в любую часть теплохода либо озвучить его целиком.
Да, важно отметить, что из трех мест, возможных для музицирования, два были звукоизолированными. Так что как репетиционная база кораблик мог использоваться сразу тремя командами!
— Вот здесь теперь и будет культурный центр Москвы, — сказал профессор Береславский.
Даже Машка не поддержала. Максимальная вместимость самого большого их зала не превышала сорока человек.
— Я имею в виду культурную элиту Москвы, — обиженно добавил не получивший поддержки Ефим Аркадьевич.
— А клоуны сюда будут приходить? — спросила Электра у профессора. Она, как и многие другие, считала его самым образованным из присутствующих.
— Конечно. — Профессионала пиара трудно было сломить даже самым заковыристым вопросом. — Куда же культурная элита без клоунов? Я думаю, с клоунами к нам и политическая подтянется.
