Артуш и Заур - страница 42
— Артуш, хочу кое-что спросить у тебя. Давно хочу задать этот вопрос, но почему-то всегда забываю.
Артуш опустошил пластиковый стакан с вином и посмотрел на Заура исподлобья.
— Давай, валяй.
— Меня интересует отношение к гомосексуалистам в Армении.
— Ты же хорошо знаешь, что к ним относятся плохо, — не смог скрыть удивления Артуш.
— Ты прав, я знаю, но в каких формах проявляется это плохое отношение?
Заур налил им обоим вина, взял свой стакан и откинулся на подушку. Вино основательно на них подействовало, развязало языки.
— Как сказать… По-разному.
— Вот скажи мне, в вашей доблестной армии есть геи?
Артуш, уловивший сарказм в его тоне, улыбнулся.
— Нашу армию не тронь, ведь она, как минимум, завоевала огромную территорию.
— Не ваша армия, а российская. Но, во всяком случае, спасибо, что согласился с самими фактом оккупации, — Заур закрыл глаза, чтобы лучше почувствовать вкус вина.
Артуш внезапно вскочил и подсел к Зауру. Заур вздрогнул и открыл глаза.
— В чем дело?
Артуш положил руку на его холмик, вздымающийся под джинсами и начал слегка поглаживать.
— Ты неисправим. Как и каждого азербайджанца, тебя раздражает факт победы Армении над вами. Выход ты находишь в том, чтобы списать победу на Россию, — сказал он, наклонился и поцеловал Заура в губы.
Заур поставил стакан на стул и привлек Артуша к себе.
— Да и ты неисправим, подлый дашнак.
— Не ругайся, презренный тюрок… А-х-х…
— М-м-м-м… Выключим свет?
— Подожди, подожди… Еще рано. — Артуш отодвинулся от своего любовника, взял свой стакан и вернулся на прежнее место. — У нас еще шесть часов впереди. Потерпи немного. В Поти нас ждет удобная кровать. Зачем мучиться в этом тесном купе?
Заур залпом выпил вино и нежно посмотрел на Артуша.
— Шота все-таки объявился…
— Да. Я этого совсем от него не ожидал…
— Да и я тоже.
— Как по-твоему, он все еще сожалеет о том, что произошло в бане? Ты заметил каким смущенным он выглядел на вокзале? Не могу понять, к чему эти комплексы.
— Если сожалеет, значит, дурак. Наверно, вспомнил о княжеской крови в своих венах. К тому же перестань уходить от разговора. Ты помнишь, о чем я тебя спросил?
— О чем?
— О ситуации с геями в армянской армии. Забыл уже?
Артуш сощурил глаза, посмотрел в окно и после некоторого раздумья ответил:
— Об этом долго можно говорить. Начнем, например, с призыва. Если призывник во время медкомиссии признается, что он гомосексуалист, то врачи сразу же сообщат об этом председателю комиссии и военному комиссару. А что будет потом… не приведи Господь.
— А что бывает потом?
— Парня водят по всем кабинетам военного комиссариата, позорят перед призывниками, оскорбляют. Ставят в итоге диагноз — гомосексуализм и отправляют в психиатрическую лечебницу. Военный комиссар сообщает об этом родителям, на место работы или же в ВУЗ.
Заур смотрел на Артуша с расширившимися от удивления глазами. Он не мог поверить своим ушам. Ужас охватил его.
— Что ты говоришь? Ведь это такое унижение!
— Конечно, унижение. А я что говорю? У меня были друзья-геи — Мамикон Осепян и Мисак Кочарян. С ними так и случилось. Военный комиссар поставил всех в известность в школе, где учился Мисак, о его гомосексуализме. Врачи комиссариата поставили ему диагноз «гомосексуализм» и направили в больницу. Там его диагноз подтвердили без всякого обследования и направили не на стационарное, а на амбулаторное лечение. В его дело в больнице вписали, — «половая перверсия». В конце концов, в его военный билет добавили необходимую графу и освободили от службы. Он до сих пор стоит на учете в психиатрическом диспансере.
— Но ведь это невозможно! — сказал Заур, поглаживая лоб. — В 1991 году всемирная Организация Здравоохранения окончательно исключила гомосексуализм из международной классификации заболеваний. Разве в Армении, которая является членом этой организации, не знают об этом?
— Может и знают, но армянское здравоохранение немного отличается от мирового.
— А что с ним делали в больнице? Он что, лечится от гомосексуализма? — Зауру стало смешно от собственного вопроса. Артуш же продолжал сохранять серьезность.
— Какое еще лечение? Врачи получили устный приказ из Министерства Обороны по поводу таких призывников — делайте что хотите, но геев в армию не пускайте. И вправду, гей, попавший в ряды армии, оказывается головной болью для своего командира. Кто будет в ответе, если его там убьют?
— А если скрыть свою ориентацию?
— Допустим, скроешь. А если на гражданке есть те, кто об этом знают?
— И что же тогда?
— В смысле? Не понимаешь? С гражданки сообщают в военную часть: этот человек — гей. Вот и все! Все стучат друг на друга. После этого начинаются оскорбления, унижения. Его зверски избивают, солдаты отказываются есть с ним в одной столовой. Однажды солдаты подняли бунт с требованием сменить всю посуду в столовой из-за того, что в части был обнаружен гей. Лучше всего самому признаться. Тогда, может, не изобьют, но оскорблять все равно будут. Не пустят в столовую, всегда будут отправлять в наряд. Вся черная работа, кроме мытья посуды, достанется такому человеку.
— А как обстоит дело в Карабахе? — спросил Заур, внимавший Артушу с ужасом.
— Да точно так же. Там даже хуже. Голубых солдат отправляют в дома близлежащих селений. Их часто избивают, оскорбляют. После побоев им не позволяют идти в санчасть.
