Любимые женщины клана Крестовских - страница 47
С тестем виделся он совсем недавно. Узнал, что тот жену похоронил, и приехал скоренько. Опять звал с собой. Не поехал, так и живет один в старой избе.
Лукич притормозил у магазина. Очень уж старик сладкий ликер уважает. Кокосовый. Только у них в магазине такой продают, Надюха – продавщица – сама его любит, вот и берет в городе. Сейчас он прикупит тестю в подарок. И водочки. Не без этого, так разговор мягче пойдет. Лукич попросил Надюху упаковать бутылки в бумагу, положить колбаски на закусь и хлеба свежего. С пакетом в руках он вышел на крыльцо. Вот и с Надюхой у него были отношения. Но поняла она, что шансов охомутать его нет никаких, и бросила его скоренько. Лукич не обиделся. Баба к семье тянется, что уж тут попишешь! Но Надюхе что-то не везет пока с мужьями. Не берет никто. Спать спят, а замуж не берут.
Дорога до Кротовки была в основном грунтовая. Провели, правда, трассу недавно, но по ней получается дольше. Вот и ездят друг к другу в гости по старой, проверенной. Кротовка поменьше их деревни будет. И не такая цивильная, как говорит Вишняков. Он-то, когда решил фермером стать, всю округу объездил. Дельный мужик, опять-таки, работу многим дал. И пример показал, как можно из захудалого хозяйства прибыльное дело организовать. Лукичу как участковому от этого только польза. Пьяни стало поменьше, летом подростки на полях Вишнякова подрабатывают: платит щедро, идут к нему с охотой. И не шляются без дела, пиво по посадкам не хлещут.
Дед словно поджидал его: сидел себе на крыльце, на верхней ступеньке и папироску посасывал. Увидел бывшего зятя, прищурился хитренько:
– И чего это ко мне таку важну птицу занесло?
– Здорово, батя. – Лукич приветственно помахал ярким пакетом. Достал из него пузатую бутылку и показал тестю.
– О! То, что доктор прописал! Микстура лечебная, бальзам! Благодарствую. – Иван Савельич принял ликер из рук Семена и прижал к своей впалой груди. «Похудел старик. Нет, скорее высох!» У Лукича отчего-то тревожно сжалось сердце.
Они сели за стол, стоящий под навесом рядом с домом. Дед быстро нарезал колбасу и булку и откупорил бутылку. «А навыки не растерял!» – обрадовался Лукич.
– Ну, по первой! – Иван Савельич отпил из стакана совсем чуть-чуть. Посмаковал и только после этого допил остальное. – Ты по делу али как? Токмо не ври!
Лукич и не собирался врать. Но, глядя, как замер старик в ожидании ответа, все же соврал:
– Не по делу, а по велению души, батя! Соскучился по разговорам с тобой. Кто же лучше тебя историю деревни знает? Ты ведь помнишь, как ты мне раньше про бывших хозяев рассказывал? А я все записал!
– А зачем? Кому это сейчас нужно-то? Все быльем поросло. Никого из Челышевых не осталось. Мирон с Анфисой давно уж в земле. И Надежда, сестрица его, померла. И Любавушка сгорела. И дочка ее, кроха совсем.
– Жива девочка, батя!
– Да ну! Это как же?
– Кто-то вытащил ее из огня и спрятал. А потом к родному отцу под дверь в корзинке подкинул.
– Это Борьке, что ль?
– Да, Борису Махотину. Он у нас сейчас дом в деревне купил, отдыхать приехал. Ты мне скажи, помнишь ли про пожар тот, когда Любава сгорела?
Иван Савельич помрачнел:
– Как не помнить! Темное дело, однако до сих пор толком ничего никто не знает. Говорил тебе Борька, что его попервоначалу в грехе подозревали, даже в кутузку сажали? Только не виноват он, зря его Надежда поносила!
– А кто виноват?
– Ишь ты, спросил! Я тебе прокурор, обвинять? Слухи ходили разные. На пожаре-то наши сектанты стояли и радовались. Любава от их парня к Борьке ушла! Тот умом и тронулся, сынка их общего задушил. Ну, да ты знаешь! В деревне поговаривали, их рук дело – пожар. Только побаивались вслух обвинять.
– А сейчас эта секта существует?
– Да где там! Разогнали давно. Как старший их дед Иванов помер, так и распалось все. Молельня стоит в развалинах, травой заросла. Кто в город утек, кто по другим деревням. Боялись-то деда! Страшный человек был. И правила у них в секте суровые были. Детей за ослушание знаешь как пороли! Плач по всей деревне слышно было. И упаси бог вступиться. Обязательно потом у этого человека беда будет. Вот и терпели все, не роптали. Они и землю обрабатывали общиной, и это во времена советские, когда все в колхоз! Вишь, сила какая была! Им убить – нечего делать. Я так думаю. А Борька что, правду искать приехал?
– Ну, вроде того.
– Да опоздал он годков на двадцать. Что ж раньше-то?
Семен рассказал старику о делах, которые творятся у них в последнее время. Иван Савельич слушал, открыв рот.
– А что за дом купил Борька?
– А на обрыве, над Юзой.
– Да это не тот ли дом, в котором Мирон с Анфисой Челышевы жили? И Вера с ними, Анфисина сестра старшая. Вот до тех пор и жили, пока их сынок не утонул. С этого самого обрыва в реку упал, и отнесло течением. Не нашли тело-то его. Мне Надежда сказывала. Любава у них много позже родилась, уже тут, в Кротовке. А дом у них наш Василий Тихонов купил. Когда от отца отделиться решил. Не очень они ладили. И женился он на вашей, приезжали они вместе – красивая девка, молодая!
– Это Елена. У нее Борис дом и купил. Получается, вроде как Любавиных родителей дом!
– Получается! Эх, история… – Иван Савельич налил еще ликера.
Семен Лукич достал из кармана сложенный вчетверо листок. Расправил его перед стариком.
– Посмотри, батя. Я тут нарисовал, кто есть кто, – ткнул он пальцем в рисунок.
Старик достал из кармана рубашки очки и пристроил их на кончик носа.
– Вот смотри. Это – Челышевы-старшие. У них двое детей – Мирон и Надежда. Так? Это – Крестовские, наши, рождественские. У них две дочери – Анфиса и Вера, постарше. Дед мой рассказывал, что у них до Веры еще были два сына, но умерли маленькими. Теперь Мирон женился на Анфисе. Их сын утонул. Позже родилась Любава, которую воспитала сестра Мирона Надежда у вас в Кротовке. Тогда скажи, а где сестра Анфисы? Вера?
